Юрий Черняков: На безымянной высоте

— Да вот… Не ждал, не гадал, опять пулю схлопотал повыше лодыжки… Прилетела шальная откуда-то, даже не пойму. Веришь, даже выстрела не слышал. Новости какие есть? Как живете-то, как воюете?

— Без тебя не начнем… Батю вот вчера подстрелили, — сказал водитель. — Сразу увезли.

— Батю? — охнул Безухов и наконец с чужой помощью забрался в кузов. — Как так? Куда смотрели? Насмерть?

— Да нет… глаза лишился. Вроде мозг задет. В Москву, говорят, отправили самолетом, — сказал водитель. — Судьба-копейка. В бою пуля ни его, ни тебя не брала, а как затихло, кого в ногу, кому в глаз. Вот так и живем… Вроде затишье, наступления нет никакого, только готовимся, а поди ж ты… Тебе помочь? Эй, чего сидите, помогите человеку устроиться, слышите?

Во фронтовом грузовике «ЗИС-5» было тесно. Там находился, в частности, оператор фронтовой кинохроники, который непрерывно крутил камеру, снимая все, что видел вокруг себя.

Грузовик, переваливаясь и натужно ревя мотором, катил по разбитой и расхлябанной осенней дороге с наспех засыпанными воронками в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада.

Бывалые солдаты дремали, несмотря на тряску, или молча смотрели на наши новенькие танки, движущиеся в сторону фронта. А также не без любопытства и злорадства — на подбитые немецкие танки и артиллерийские орудия, стоящие вдоль обочины, но чаще — на единственную здесь девушку-пассажирку с белокурыми волосами, выбивающимися из-под новенькой пилотки, с аккуратной прической, погонами младшего сержанта и комсомольским значком на заметной груди, с плотно, в нитку, сжатыми губами. Одета девушка в выглаженную гимнастерку, и еще был у нее с собой кожаный продолговатый чехол, который она держала между колен.

Эшелон с маршевым пехотным батальоном остановился недалеко от железнодорожной станции. Возле платформы уже стояли грузовики, готовые принять пополнение, прибывшее на фронт, в действующую армию.

Обычные солдаты быстро разгрузились из теплушек и телятников, а последними не спеша, потягиваясь, словно после долгого сна, разгрузилась штрафная рота, составленная в основном из уголовных, но социально близких элементов.

Среди них и был рядовой Николай Малахов, тогда еще совсем юный, в новой солдатской форме, которая была ему явно велика, так что гимнастерка топорщилась и вылезала из-под солдатского ремня. Он окликнул проходящего мимо железнодорожника-обходчика, простукивающего молотком с длинной ручкой вагонные оси.

— Слышь, земеля, до границы тут далеко?

— Сто верст, и все пехом, — ответил тот, не останавливаясь.

— Потерпим, да, Леха? — Малахов хлопнул по плечу своего кореша, мешковатого парня его возраста, с лицом, покрытым чирьями. — Сто верст для бешеной собаки не крюк, верно?

— Ну, — отозвался тот. — Перетерпим как-нибудь. Больше терпели.

— Десять минут — перекурить и оправиться! — последовала команда. И вновь прибывшие солдаты охотно разошлись в разные стороны, многие с наслаждением, сняв сапоги и портянки, легли в траву. Другие последовали в ближайший лесок. Там кореш Леха сел под ближайший куст, а Малахов последовал дальше. Он шел какое-то время, собирая ягоду, и жевал ее, жмурясь и чмокая от удовольствия. И даже напевал… Потом обнаружил, что он то ли заблудился, то ли просто забрался дальше всех в лес. И уже собрался кричать «ау», но вдруг услышал девичий смех и плеск воды.

И остановился как вкопанный. Пробрался сквозь кусты и увидел небольшое лесное озеро, в котором плескались девушки. Их военная форма — медсестер и санитарок — лежала на берегу. А они безмятежно плавали, ныряли, играя друг с другом, беззаботные, как в не столь далеком детстве и как если бы не было никакой войны.

Как зачарованный, сдвинув пилотку на затылок, смотрел Малахов, приоткрыв рот и тоже забыв обо всем.

Пришел в себя, лишь услышав издали автомобильные сигналы и рев моторов. Он побежал назад, но было уже поздно. Все уехали — только пыль столбом за последним грузовиком. Он замахал руками, закричал… И тут с неба послышался рев моторов, вой сирен — и на станцию обрушились пикирующие «юнкерсы», сбрасывающие бомбы, и «мессера», поливающие из пулеметов все, что там внизу шевелилось и копошилось.

Малахов упал на землю, накрыв голову руками, потом скатился в ближайшую канаву. И замер. Это его спасло: одна из очередей прошла ровно по тому месту, где он только что лежал.

…Все тот же «ЗИС-5» из хозяйства Морозова катил себе по разбитой и расхлябанной фронтовой дороге с наспех засыпанными воронками, переваливаясь на ухабах и натужно ревя мотором, — в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада бомбовых разрывов.