Ал. Платонова: Над Днепровским курганами[повесть из жизни Киевской Руси]

И население города было тоже разнообразное: наряду с греками здесь можно было встретить и выходцев из Малой Азии, и черного эфиопа, и еврея, отчаянно жестикулирующего и навязывающего всем какие–то цветные побрякушки.

Толчея была на улицах невыносимая. Толпа взрослых и ребят с любопытством, разинув рот, смотрела на «руссов», и, если бы не проводники и стража, посланная императором, едва ли бы им удалось спокойно осмотреть город.

— Сейчас выйдем к собору святой Софии, — сказал Андроник Рогдаю, когда тот, наконец, потерял терпение плутать по этим извилистым улицам… — Смотри, какая красота!

Они свернули на площадь, и великолепное грандиозное здание святой Софии предстало пред ними.

Дворцы, храмы, общественные здания вообще были прекрасны в Византии, но чудом искусства был, конечно, храм святой Софии.

— Завтра в этом храме будет вечернее богослужение… А послезавтра, в воскресный день, утром сам патриарх совершит Божественную литургию… Вас проведут в самый перед храма… — говорили послам, растерянно смотревшим на красоту собора.

А им поспешно давались объяснения через переводчика–болгарина.

— Этот собор построен императором Юстинианом.

— Но ему помогали сами ангелы: один из них сообщил в видении императору план храма, другой поклялся Вечной Премудростью охранять место постройки, третий доставил восемьдесят бочонков золота для храма, четвертый велел сделать над главным алтарем три окна в честь Пресвятой Троицы…

— Весь собор полон золота, мрамора, порфира, драгоценных камней…

— Мы осмотрим сегодня собор? — спросил Рогдай. — Не сегодня, потом… О, святая София — великое чудо!.. — отвечал все тот же болгарин.

Прошло почти два дня.

Рогдай чувствовал, что болезнь все упорнее и упорнее овладевает им. Он боролся с ней, как мог: не хотелось ему пропустить того дня, когда особенно торжественно греки будут молиться своему Богу.

И вот этот день наступил. Накануне, с другими дружинниками, он был уже в соборе. Когда он только переступил порог этого необыкновенного здания, ему показалось, что он вступил в целое море света: так обширен, высок и просторен был собор, увенчанный огромным и в то же время необычайно легким куполом, который распростирался над молящимися, как само небо. Люди казались совсем маленькими в этом огромном храме, и чувства смирения, восторга, изумления и благоговения наполняли священным трепетом всякую человеческую душу.

В притворе находился бассейн из яшмы, и мраморные львы извергали из своей пасти воду, в которой омывали ноги все входившие в дом Божий…

Послы князя Владимира, в том числе и Рогдай, были потрясены красотой вечерней службы, массой огней, стройным, словно неземным пением, великолепием внутренней отделки собора, картинами, расписанными по стенам, изображениями Христа, Пресвятой Девы, апостолов, сделанными из цветной мозаики…

Но сегодня здесь все казалось еще великолепнее. К сожалению, ни Рогдай, ни его спутники не понимали слов богослужения, но и того, что они видели, было довольно с них.

Патриарх и несколько десятков священников, диаконов, иподиаконов, облаченные в расшитые золотом и жемчугом одежды, стояли в алтаре вокруг престола… Патриарх совершал Таинство, все духовенство сослужило ему.

Ароматные волны аравийского ладана синеватыми клубами поднимались из золотых кадильниц в руках диаконов, а пение, чарующее, стройное, не похожее на пение человеческих голосов, могучими аккордами наполняло весь храм.

Над престолом в алтаре находился особенный балдахин, и оттуда спускался серебряный голубь, изображавший Святого Духа. Внутри этого голубя находились Святые Дары.

Послы многого не знали, много не понимали, но когда наступил важнейший момент литургии, когда запели «Тебе поем» и вся многотысячная толпа, как один человек, опустилась на колени, они тоже упали на землю, и Рогдай почувствовал, как горячие слезы катятся по его лицу.

Он был потрясен до глубины души, забыл о своей болезни, о Светлане, о князе, забыл обо всем на земле: казалось, само небо раскрылось над ним, и он перешел в какой–то другой, совершенно ему до того неизвестный мир, чудесный, таинственный, прекрасный… И жаль было уходить из этого мира, возвращаться к обычной жизни.

В необыкновенном восхищении, но и в совершенном изнеможении вернулся Рогдай в гостиницу, где они остановились, лег и не мог уже подняться.

Кто–то приходил к нему, звал по имени. Он не откликался.