Ал. Платонова: Над Днепровским курганами[повесть из жизни Киевской Руси]

На отдельных башнях города светились сторожевые огни, и какие–то тени мелькали то в одном, то в другом месте стены.

— Крепкий город… Как возьмем его, княже? — любимые воеводы князя, между ними и старый Путята, и доблестный Судислав, и юный Рогдай, окружили князя в его палатке. Говорили, что вся рать должна тотчас же снова двинуться на приступ.

— Сколько дней тут стоим, — говорил Путята, — не взять нам града осадою… греки — лукавый народ… Во всякое время они подмогу корсунцам дадут, а мы только ратных людей понапрасну истратим. Князь молчал.

Рогдай готов был согласиться с Путятой. Безумием казалось стоять еще и еще под стенами неприступного города. Не подойти к этим каменным башням, не устоять перед греческими камнеметателями, перед медноконечными стрелами, которые со свистом врезались в толпу киевлян, вырывая из строя сразу десятки людей. Стоит перед его глазами тот день, когда первый раз пошли киевляне на приступ. Сверкали на солнце мечи и копья, свистали стрелы; потрясая воздух криками, бросилась русская рать на стены города, взобралась на вал, к городским воротам, но… отбили греки нападавших, и грудами тел киевлян наполнился ров за городской стеной.

И не один приступ был так отбит.

— И на кого надеется князь? — думал Рогдай. Однако он уж и сам знает, на кого и на что надеется князь. Знает, зачем и на Корсунь–то он пошел войной.

— В Корсуни много церквей греческих… возьму этот город и привезу оттуда священников греческих, пусть учат народ мой закону христианскому. — Так говорил он, уходя из Киева, и эти его слова передавались теперь из уст в уста среди воевод княжеских. Знал об этом и Рогдай.

И вот теперь стояли они все перед этим городом, видели, как сияли на солнце кресты и купола христианских церквей, и не могли, ничего не могли сделать.

— Бог христианский… поможешь ли Ты нашему князю? — думал Рогдай, и таким чудом казалось ему взятие города, что, кажется, если бы взят был город, он и сам тотчас уверовал бы в Христа.

Тихо разговаривали между собой воеводы княжеские, тихо думал Рогдай свою думу, а князь сидел молча, не принимая участия в общем разговоре. Но не мрачно, а вдохновенно–прекрасно было его лицо… Глубокая вера светилась в глазах, а сердце его трепетало в могучей груди сладким и радостным трепетом.

— Почивай, княже!.. — сказал наконец Путята, вставая. Поднялись и другие воеводы.

— Добрая ночь… — сказал князь, наклоном головы отпуская их. — А ты останься, — обратился он к Рогдаю.

Рогдай остался. Шатер опустел. Несколько раз князь прошелся взад и вперед по мягкому дорогому ковру.

— Что ты чувствовал, когда был в Царьграде, Рогдай? — спросил он, останавливаясь перед дружинником.

— То же, что и другие, княже: будто в другом мире, на небе был я… до сих пор звучит еще в моих ушах то неземное пение, — отвечал Рогдай. — То же говорили мне и другие. То же чувствую и я сам… Премудра была бабка моя, княгиня Ольга, что приняла веру Христову, и вот чует сердце мое, что отсюда, из Корсуни, я вернусь в Киев христианином… Крещусь, если Корсунь будет взята… А в этом уверяет меня сердце! Чувствую, что даст мне ее Бог… — Светло и прекрасно было лицо князя, и верой звучал его голос. И чувствовал Рогдай, что совершается на его глазах что–то дивное и великое.

Отрок княжеский заглянул в шатер и позвал Рогдая. Рогдай вышел. А князь опустился на колени и, в избытке душевного волнения, со слезами пламенно стал молиться.

Он не мог бы сам сказать, о чем он молился. Он молился, чтоб дал Господь мир и свет его душе, чтоб дал свет всему народу киевскому, чтоб не отпустил его от стен этого христианского города иначе как христианином, чтобы помог взять ему Корсунь. Долго молился князь, и не смел Рогдай потревожить его; видел только, как слезы градом катятся по лицу князя, как сияют верой и счастьем его глаза, как губы едва произносят отдельные, отрывочные слова — помоги… спаси… просвети!..

Наконец Владимир поднялся с колен.

— Княже, — решился тогда заговорить Рогдай, — корсунцы стрелу пустили в наш стан… и вот какая–то грамотка на стреле… на языке греческом.

Владимир равнодушно посмотрел на бумагу.

— До утра оставим. Потом прочтем… Искусного в грамоте человека найти!..А ночь уже проходила. Светлело на востоке, и звезды угасали.

Рано утром собрались опять воеводы в шатер князя, нашли и человека, умеющего читать письмена греческие, и диву дались, когда узнали, что за грамотка прислана на стреле: некий корсунец Анастас уведомлял князя, что за городом есть в земле трубы, по которым вода из колодцев идет в город.