Геннадий Меркулов - Великий Шёлковый путь. В тисках империи

Стражник нагибается, поднимает за волосы успокоившуюся, переставшую гримасничать голову и сует ее в руки Чжан Цяню. Потом с силой бьет его плетью, чтобы понял и не сомневался: вперед. Ханец с тоской озирается. Остальные пленники с вожделением глядят на трофей в его руках; видно, что мысли у них всех одинаковы и просты: отобрать. Каждый прикидывает свой маневр, и больше им уже ни до чего нет дела. Они смотрят на ханьца и медленно смыкаются впереди – преграждая дорогу, и сзади – надеясь перехватить голову у Чжан Цяня и самим бросить ее под флажки востока. Дэ Мин, еще недавно плакавший от одного лишь вида родного лица, стоит напротив Чжан Цяня и широко растопыривает жилистые руки: не пройдешь. Чжан Цянь делает шаг, потом другой, потом постепенно переходит на бег. Кто-то из противников кидается ему под ноги, но Чжан Цянь перед падением успевает перебросить еще кровоточащую голову вперед и влево обогнавшему его игроку его команды. Но тот неловок или вообще потерял разумение; голова пролетает мимо его плеча, он даже не дал себе труда попытаться ее поймать, только бежит и кричит. Голову перехватывает противник, и вот игра уже пошла, что называется, в другие ворота. Смертельная игра. Игроки бьют в лицо и в пах, зубами впиваются один другому в горло…

Цзюньчэнь сидит на коне и с интересом наблюдает за схваткой. Его приближенные и воины свиты оживленно комментируют игру, цокают языками, смеются.

Голова опять прилетает к Чжан Цяню. Тот пытается сделать рывок к востоку, но сзади на него наваливается кто-то тяжелый, с нечистым дыханием, и Чжан Цянь снова падает, роняя страшный снаряд.

Это Дэ Мин. В исступлении он начинает душить соотечественника, бормоча жалко и страстно, словно безумец:

– Прости меня, господин… Прости… Я жить хочу…

Чжан Цянь из последних сил сбрасывает его цепкие жилистые руки.

– Ты! – тоже почти обезумев, кричит Чжан Цянь. – Это был ты!

Голова летит на закат. Чжан Цянь и его команда проиграли свои жизни.

Проигравших гонят к святилищу. Степной ветер так резок и остр, что, кажется, выгрызает внутренности, точно изголодавшийся зверь. Посреди святилища высится громадный уродливый череп с разинутой пастью, из которой давно выкрошилась половина зубов, огромных и острых, как изогнутые кинжалы, – останки какого-то невиданного допотопного зверя. Много веков спустя дотошные ученые назовут таких зверей тарбозаврами, но сами звери этого уже не узнают и их черепам будет все равно. А душам тех, кого зарезали, чтобы окропить зубы вымерших чудовищ человеческой кровью, и подавно.

Шаньюй Цзюньчэнь спешивается. Вокруг – громадная толпа хунну. Пленников ударами плетей ставят на колени. Кто-то бессильно молчит, кто-то стонет от переломов и ран. Цзюньчэнь достает меч и, высоко подняв его, кричит протяжно и страшно, изо всех сил напрягая голос, чтобы, несмотря на ветер, его слышали все.

– Именем деда своего, великого Модэ, именем золотого рода Цзюньчэнь и всего народа «четырех рогов»! Великий дух неба Тенгри! Храни нас! Даруй нам могущество и богатство! Не оставляй нас без побед!

Легко, как мальчишка прутиком сбивает головку одуванчика, шаньюй летящим ударом перерубает шею первой жертве. Голова не отлетает, задумка иная: она сваливается набок, точно крышка кувшина, а из открывшейся настежь артерии хлещет на зубы чудовища алый выплеск. Точно это сам ящер скусил голову двуногой козявке. Точно он теперь насыщается всласть.

Пинком к голове ископаемого зверя подгоняют следующего. Шаньюй уже не утруждается: мелькают сразу несколько мечей стражников, те входят во вкус.

И тут Чжан Цянь кричит, стараясь привлечь внимание повелителя хунну.

– Великий шаньюй, подобный небу! Образумь своих не в меру усердных слуг! Ровно десять душ требует Тенгри! Ни единой больше! Перестараешься, и Орхон выйдет из берегов!

Цзюньчэнь, уже подошедший было к своему коню, чтобы вернуться в седло, ошеломленно оглядывается, а потом, дернув губой, жестом приказывает стражникам остановиться. Толпа недоуменно гудит. Шаньюй возвращается в святилище. Взглядом выхватывает Чжан Цяня из сразу шарахнувшихся от ханьца остальных проигравших; те даже сейчас боятся привлечь к себе внимание сильных мира сего больше, чем бесславной смерти в общем потоке. Смерть привычнее, смерть проще, смерть незаметнее. Все хотят быть незаметными, когда свистит ее коса, даже если она косит именно их.

Владыка подходит к окровавленному Чжан Цяню. Несколько мгновений меряет его пристальным, испытующим взглядом узких умных глаз. Потом спрашивает: