Борис Давыдов - Московит-2

– О, пани уже заговорила, как базарная торговка… Похоже, я был прав! Низкую породу можно прикрыть, но рано или поздно она себя покажет.

И расхохотался. Громко, глумливо, сотрясаясь всем обрюзглым телом и брызгая слюной.

– Негодяй… – прохрипела Елена, испепеляя любовника убийственным взглядом.

– Может, и негодяй! – кивнул Чаплинский, снова потянувшись к бутылке. – Зато родовитый шляхтич, с кости и крови.

– Родовитый шляхтич! – ехидно повторила Елена. – Который напивается, как свинья, чтобы прогнать страх, и в пьяном виде творит непотребства! Да еще падает и расшибает лоб! – Хоть бывшая любовница сотника Войска Запорожского кипела от гнева, но не проговорилась, не подвела верную камеристку. – Глаза бы мои не глядели!

– Так пусть пани не смотрит, никто не неволит, – усмехнулся Чаплинский, кое-как наполнив кубок и при этом пролив на скатерть изрядную порцию. – Или вообще уходит отсюда. На все четыре стороны. Может, даже к своему… как его? Хмелю? Матка Бозка, что за имя…

Елена вскочила, будто подброшенная мощной пружиной. Лицо ее пылало, глаза метали искры.

– Вот как? Пан настолько унизился… – Женщина сглотнула воздух, переведя дыхание. Внутри все тряслось, клокотало. И только сейчас она вспомнила, что при этой невозможной, невероятно позорной сцене присутствовали посторонние! Щеки и уши, и без того жарко горевшие, зарделись так, что казалось: сейчас вспыхнут. Обернувшись к слугам, которые тряслись от страха у двери, Елена закричала, стиснув кулачки и топнув:

– Вон! Сейчас же!

– Стоять!!! Ни с места! – тотчас же взревел пан Данило, налившись кровью. – Не то запорю, пся крев! Я здесь хозяин! Меня слушать!

Слуги, метнувшиеся было к дверному проему, растерянно застыли на месте.

– Ну что же… – Елена, презрительно вскинув голову, вышла из-за стола. – Пусть будет, как угодно пану! Но даю слово: пан пожалеет о том, что сказал, и горько! Будет потом в ногах валяться, умоляя о прощении.

– Как говорят хлопы, когда рак на горе свистнет! – расхохотался бывший подстароста и снова припал к кубку.

Елена поспешно вышла. Сил хватило только на то, чтобы сохранить брезгливо-гордый вид до своей комнаты. А там, заперев дверь, она упала на кровать и затряслась в рыданиях.

Но быстро пришла в себя. Циничная расчетливость, давно ставшая ее второй натурой, подсказала: сколько ни плачь, слезами горю не поможешь. Чаплинский не из тех, кто может размякнуть при виде женских слез. Тем более устыдиться и попросить прощения.

Сама натворила дел – сама и исправляй. Не дожидаясь, пока унизят и покарают по-настоящему.

Вот теперь у нее исчезли последние сомнения: надо возвращаться к Богдану! Любой ценой! Упасть на колени, взмолиться, побожиться, что Чаплинский увез ее силой, что склонял к бесстыдной связи, попеременно суля все мирские блага, грозя голодом, пытками… Но она не уступила, не изменяла своему любимому Богдану, о котором думала денно и нощно, орошая слезами подушку. Вот и ее верная камеристка Дануся может подтвердить! На бедняжку обрушился гнев разочарованного злодея, сколько ей вынести пришлось, язык не повернется рассказать…

Словно почувствовав, что пани думает о ней, Дануся застучала в дверь, негромко назвала себя. Елена торопливо отперла, впустила камеристку.

– Ох, пани! – всхлипнула было Дануся, заламывая руки. – Я все слышала! Вот негодяй!

– Не время плакать! – оборвала ее госпожа. – Пора приниматься за дело.

Лицо камеристки на мгновение исказилось ужасом, почти сразу сменившимся пониманием, участием и облегчением:

– Хвала Езусу! А я уж перепугалась, что пани решила смертный грех на душу взять… И вправду пора! Давно пора пани гетманшей становиться. Пока красота от горя да слез совсем не исчезла.

Елена невольно вздрогнула. Хоть и была уверена в Данусиной преданности, хоть и привыкла, что та все замечает и умна, а все же осознание того, что твои мысли, самые потаенные, доступны чужому человеку, неприятно царапнуло. А еще большую неприятность доставила последняя фраза камеристки.

– Я… стала такой страшной? Непривлекательной? Говори как есть, одну правду! – голос ее прозвучал хрипло, испуганно.

– Як бога кохам, вовсе не страшной, нет! – заторопилась Дануся. – Но то, что пани пережила, наложило отпечаток. Врать не буду. Еще бы, после стольких-то страданий…

Елена торопливо подошла к высокому зеркалу, придирчиво оглядела себя. Словно и не смотрелась в него совсем недавно.

– Ох, Матка Бозка! Эти морщинки… Тени под глазами… Негодяй, подлец, столько плакать заставил! Убить его мало! – Женщина растерянно всплеснула руками. – Ну вот как теперь очаровывать Богдана?! – в ее глазах мелькнул вдруг панический испуг. – Может, и на теле… Ну-ка, помоги раздеться! Живо!