Иван Аврамов - Ошибка Перикла

Ужинали вдвоем. Молча. Перикл ел неохотно, через силу. От вина отказался. Прикипев долгим взглядом к изжелта-золотистой, как камень электрон, [199] Янтарь. грозди винограда, потом взяв ее и опять долго-долго держа перед собой на весу — о, боги Олимпа, как же она напоминает единую и неделимую Элладу, произнес наконец ровно и безучастно:

— Обстоятельства, дорогая Аспасия, складываются против меня. Я предвидел, кажется, все. Да, все… Кроме чумы.

— Я знаю… Афины похожи на растревоженный улей: кого бы обвинить да ужалить побольней. У крикунов на устах одно имя: «Во всем виноват Перикл!» У афинян короткая память. Забыто все, что ты сделал для этого города.

— Гнев народа, как и влюбленного, продолжается недолго. Не сегодня-завтра я постараюсь успокоить людей. Я напомню им, что в час беды следует быть стойкими.

— Народ Афин давно задолжал петуха Асклепию. [200] Аспасия подразумевает черную неблагодарность народа по отношению к Периклу. Асклепий — божество здоровья, которому в знак признательности за исцеление приносили в жертву петуха. Что бы ты им не сказал, они, ослепленные яростью и желанием выместить на ком-то злобу, тебя не поймут. Знай, Перикл — ты наливаешь вино жабам. [201] То есть — мечешь бисер перед свиньями.

— Ты не права, Аспасия. Народ, как и человек, тоже способен ошибаться. Рано или поздно, но он это поймет. Увы — другого народа у меня нет. Впрочем, — Перикл впервые за весь вечер улыбнулся, — ты не была бы женщиной, если бы сказала по-другому. Чувства часто одерживают верх даже у самой умной женщины. Даже у такой, как ты, несравненная Аспасия.

Всегда после долгой разлуки Перикл делил ложе с Аспасией. В тот вечер она осталась в гинекее одна, унеся с собой его нежное, как бы в извинение, объятие. Олимпиец смертельно устал. Ему требовалось побыть наедине с собой…

Народное собрание, конечно, знало всю необыкновенную силу красноречия Перикла, которое, кстати, отнюдь не походило на пустоцвет, а всегда подпитывалось железной логикой и неотразимыми аргументами. Но сейчас в глазах всех, кто заполнил Пникс, читалось одно: непримиримость, злоба и мстительная, нескрываемая радость. И еще прямо-таки выпирало наружу: «Ты такой же, как мы. Даже хуже нас. Ты умничаешь, потому что забыл слова Симонида: [202] С и м о н и д (Кеосский) — поэт VI–V вв. до н. э. «Ни в чем не ошибаться могут только боги».

Перикл остался верен себе — сначала он хотел услышать глас народа. Первый оратор уже направился к помосту-возвышению, как во всеобщей тишине прозвучала реплика, нарочито громко отпущенная аристократом Фанагором:

— Никак, у нас сегодня праздник. Наконец-то народ имеет честь лицезреть «Саламинию». [203] Два афинских судна — «Паралия» и «Саламиния» участвовали исключительно в торжественных, официальных церемониях: для встречи и перевозки иноземных послов, в мероприятиях по случаю всенародных праздников и т. п.

Ядовитый намек сей, в общем-то, справедлив: Перикл действительно нечасто появляется перед народом, полагая, что второстепенные дела тот решит и без него. Когда вокруг колодцы да фонтаны, желающий испить воды не очень-то ее ценит. Напился, и хорошо. А сладкая капля воды где-нибудь в ливийской пустыне жаждущему запомнится навсегда. Перикл всегда хотел, чтобы слово из его уст уподоблялось именно этой вожделенной капле.

Народ Афин обвинял первого стратега так, словно тот был его злейшим врагом. Необыкновенная голова Перикла, которая «вовсе не кончалась», превратилась в прекрасную мишень для стрел ненависти, летящих так густо, будто целое войско пускало их в одинокого, попавшего в ловушку великана.

— Перикл перепутал людей со скотом! Даже самый нерадивый пастух знает, что овцам, согнанным на огороженную площадку, необходим некий простор, дабы спокойно разлечься и набраться сил.

— Мор опустошает город с невиданной быстротой! Вымирают целые семьи, роды! Спартанцы предают Аттику огню, а Афины в это время задыхаются от дыма погребальных костров! Видывала ли когда-нибудь Эллада столь странную войну? Ты, Перикл, явно не в своем уме, коль думаешь, что эта твоя стратегия единственно верная. Кто, скажите, способен лучше, чем Перикл, порадеть своему гостеприимцу?

— Город завален трупами умерших от чумы. Их никто не собирает, не предает земле, случается, и не сжигает. К телам несчастных наших сограждан брезгуют прикоснуться даже вороны, даже голодные одичалые псы. Кара богов пала на наш город. Ибо то, что творит уверовавший в собственную непогрешимость Ксантиппов сын, противно и Зевсу-Вседержителю, и нашей заступнице Деве Афине!