Аспасия поспешила перевести разговор на другую тему, заговорив о чем-то с земляком-милетянином и Еврипидом, а Перикл неожиданно предложил Сократу:
— Не хочешь ли прогуляться по ночному саду? Пройтись перед сном весьма полезно.
Вдвоем неспешно пошли по обсаженной цветами дорожке мимо неясно темнеющих деревьев. Некоторое время гость и хозяин молчали. Первым заговорил Сократ:
— А уверен ли ты, высокоуважаемый Перикл, что нынешние афиняне не уступают отцам и дедам, которые выдержали натиск мидян и изгнали их из родных пределов?
— Если откровенно, не знаю, Сократ. Ведь подросла молодежь, которая, хвала богам, не знает, что такое война. А ты… Ты в нынешних афинянах сомневаешься?
— Пожалуй, да. И я, наверное, лучше знаю тех, кому имя — народ. Несомненно, ты со сторонниками своими о нем заботишься. Ты хочешь, чтобы каждый гражданин, подобно тебе, был неподкупен. Ты стараешься вырвать с корнем корыстолюбие, мздоимство, взяточничество. Но на деле получается, что половина афинян превратилась в ищеек-сикофантов, воистину достойных трех медяков, а другая половина судит тех, кто не сумел от сикофантов откупиться. Плохо ведь живется, когда ведаешь, сколько вокруг желающих заподозрить тебя в тяжких и не очень тяжких грехах. И еще — афиняне стали ленивы, трусливы, болтливы и жадны.
— Кто же их, по-твоему, сделал такими?
— Власть.
— То есть, и…
— И ты, Перикл, тоже, — не дал договорить собеседнику Сократ. — Афиняне разучились работать — зачем это, если есть рабы и метэки? Афиняне полюбили праздность — зачем суетиться и потеть, если государство щедро на подачки: то мерой зерна снабдит, то протянет несколько оболов на театр. Благо, есть что раздавать, ведь союзники, хоть и кривят рожу, но от фороса пока не отказываются.
— Снабдит мерой зерна… Такое впечатление, что тебе не известно, насколько скудна земля Аттики. Она просто не в состоянии нас прокормить — злак на камне не растет. Разве от хорошей жизни мы прибегаем к клерухиям? [169] Колонии на завоеванных или освоенных территориях.
— Это верно. Но верно и то, что дармовщина не может продолжаться бесконечно. Заигрывая с народом и подкармливая его, держава этот самый народ и развращает. Сегодня на агоре слышал: а зачем нам, братцы-афиняне, подставлять головы под короткие мечи лакедемонян, ужели Афины не в состоянии хорошо заплатить наемникам?
— Ты, Сократ, сегодня надоедлив, как трикорисийский комар, [170] Т р и к о р и с и й — болотистая местность близ Афин.
— спокойно произнес Перикл, и молодой философ в который уж раз подивился железной выдержке величайшего из афинян. Наверное, Перикл был уязвлен, однако скрытого своего раздражения никак не обнаружил. — Но над твоими словами поразмыслить стоит.
Возвращались молча. Каждый думал о своем. Гости за столом еще продолжали беседу, но Перикл к ним уже не подошел, а, издали кивнув в знак прощания, направился в покои. Сегодняшний день выдался нелегким. Правильно говорят: «Сон — отдых от всех бед». И от мыслей, тягостных и мучительных — тоже.
Сострат возвращался из Пирея в Афины, и родной город казался ему ближе, потому что в лучах солнца, чье палящее дыхание уже давало о себе знать, хотя и стоял еще месяц фаргелион, [171] Май-июнь.
ослепительно сверкал конец копья и верхняя часть шлема Афины Промахос [172] Афина Воительница.
— ее бронзовое изваяние высилось на Акрополе, примерно на равном расстоянии от Парфенона и Пропилей. Гнедой сытый жеребец легко влек за собой колесницу, которой Сострат обзавелся совсем недавно. Нынче десятый день, как он находится в отлучке. Что там, интересно, поделывают Клитагора и детишки? Предвкушение того, какую сладкую ночь он проведет в горячих объятиях жены, улучшило и без того отличное настроение Сострата. Кажется, сделка получилась удачной, и куш он сорвет крупный. Сегодня утром торговое судно, взяв курс на север, повезло с собой большую партию оливкового масла, которое обернется многочисленными кулями с золотой пшеницей тавров и скифов. А зерно в каменистой Аттике никогда не дешевеет. Верным людям, которые сопровождали товар, Сострат велел также купить воск, а остатки товара выменять на меха и мед. Молодец Перикл! И Наше море, и Геллеспонт, [173] Пролив Дарданеллы.
и Боспор Фракийский, [174] Босфорский пролив.
и Понт Эвксинский и вправду стали для афинян «нашими». Сострату, который, как и каждый свободнорожденный афинянин, старался не пропускать народные собрания, запомнилось, как Олимпиец однажды сказал:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу