Владимир Янкелевич - Экспресс Варшава – Тель-Авив

Что это такое строить там жизнь, я, честно говоря, не знал, но был уверен, что это будет прекрасно в стране, текущей молоком и медом. Там будет гармоничное и справедливое общество, не то, что тут, в Польше.

Марек не соглашался. Ему оказался ближе социализм, где каждый получает свой пирожок, где за соблюдением прав рабочих следит государство социальной справедливости. Образцом для него была Россия! Его родители, а потом и он сам, стали бундовцами, и никакой Палестины им не было нужно. Марек повторял вслед за ними: где мы живем, там наша Родина, за нее нужно бороться, и в ней, а не в далекой турецкой провинции, добиваться социальной справедливости.

– Пошли на площадь? – предлагает Марек.

На площади было полно народу. Кое-кто с флагами. Пели песню, кажется, «Интернационал».

Мы стояли в кирпичном арочном проходе. Отсюда было все видно, но увиденное желания идти на площадь не прибавило.

– Что там толкаться? Там толпа собралась, нас только не хватает.

– Слушай, Лео, ты слова подбирай. Это не толпа, это рабочая демонстрация. Довели людей до предела, жить невозможно!

– Кто это, «довели»?

– Ну ты и вопросы задаешь. Кто – власть конечно! Им бы только прибыли, а на людей им плевать.

– Сейчас придет великий Марек и спасет всех от угнетения. Еще один любитель потанцевать на чужой свадьбе.

Марек взорвался:

– Ты… – Он не находил слов – Для тебя свет в окне далекая Палестина. Живешь здесь, вокруг такое творится, а тебе плевать на Польшу, да и вообще на все!

Я схватил Марека за грудки, поднял его и с силой прижал к стене. На рубашке у Марека отлетели верхние пуговицы.

– Ты это мне говоришь? Это мой отец просто чудом уцелел на войне, а два его брата погибли, защищая Варшаву от Тухачевского. Ты за свои слова заплатишь. Танцующих на чужой свадьбе всегда бьют первыми.

Борек бросился нас разнимать, но я Марека уже отпустил. Какая может быть драка, когда он много слабее меня.

В разговор вступил Борек.

– Уймитесь! Лео, не трогай его. Все это пустое. Вот помнишь, как в «Большой тропе» 7 7 англ. The Big Trail. Брек Коулман расправляется с убийцами друга? Вот так и надо бороться за справедливость. Брек на демонстрации не ходил.

Борек просил называть его Борисом, сионистский кружок его абсолютно не интересовал. Он увлекся американскими фильмами, да еще извел на стрельбище уйму патронов и заработал золотой харцерский значок, которым очень гордится.

Марек отряхнулся, поправил рубашку, но продолжил с тем же запалом:

– Тебе, ковбой, вестерны вконец мозги отморозили. То, что верно в «Большой тропе», не может быть общим рецептом. Да и вообще, это кино! Сейчас мы похватаем «Смит-Вессоны» и пойдем бороться за лучшую жизнь?

– Что за чушь несете вы оба… – я вконец разозлился. – Коулман с револьвером борется за что? Хочет убить одного бандита, это понятно. Да и то, если бандит задел его личного друга. А воевать с бандитизмом что-то не очень рвется. Для этого нужно идти в полицию, а там работа… Но все, о чем мы говорили в кружке, все слова об Эрец-Исраэль, получается – для вас пустой звук. Револьвер нужен, но для борьбы там, за свой дом, свою землю. Переехать в США, как мечтает Борек, стать таким же, как герои вестернов, смелым, сильным, независимым, вроде красиво. Но это все равно – чужая свадьба.

– Один – герой вестерна, другой палестинский пастух, а тут, на нашей земле, где мы выросли, что? Посмотрите вокруг! Одни маршируют под военные марши, другие поют «Интернационал». Полиция всех разгоняет, есть убитые. В Берёзе-Картузской, в «Красных казармах» уже создан концлагерь. Я раз попытался его сфотографировать, еле ноги унес.

Лагерь уже был печально известен. Высокий забор с колючей проволокой, на каждом углу сторожевые вышки с пулеметами… Ворота лагеря никогда не открывались. Слова первого коменданта лагеря Болеслава Греффнера были хорошо известны. Он говорил, что «из Берёзы можно выйти на собственные похороны или в дом умалишённых». Скорее всего, эти слова распространяло правительство, нужно было сеять страх перед лагерем.

– А что тебя вообще туда понесло?

– Туда собирались отправить родителей после ареста. Правда, обошлось. Знаете, за что?

– За что?

– А за то, что они хотят лучшей жизни для рабочих здесь. Пойми, мы здесь живем сотни лет, здесь жили наши деды и прадеды, а ты все про Палестину. В общем, не обижайтесь, я давно сказать собирался. Мы в Барановичи переезжаем. Здесь, если попал на карандаш – точно посадят. Барановичи, они к Советской России поближе, может удастся оттуда перебраться… Родители говорили, что можно, как специалистам, на новые предприятия…