Татьяна Бонч-Осмоловская - Пока есть на земле цикады и оливы

– Ух, ууух.

Крупная сова сорвалась с камня и полетела вверх, вдоль скалы, пропадая из вида на неровных серых камнях. Ганя проводила ее взглядом. Хорошо птице, взмахнул крыльями и лети, куда хочешь. А Гане как отсюда выбираться? Прибрежные глыбы поднимались к скале, уходящей вертикально ввысь. Ни следа тропы по камням, ни следа на песке. Ни люди, ни звери здесь не ходили. Наверно, Ганя была первой, кто ступил на этот песок.

Попытаться обойти бухту вдоль воды, по утесам? Но утесы обрывались в шипящие пеной волны, там наверняка глубоко, даже у края, и волны страшно бьют по камням. При взгляде на волны Ганя задрожала, наконец почувствовав холод. Самым разумным, вероятно, было бы заночевать здесь же, на песке, куда не доберется прилив, а наутро, дождавшись отлива, двинуться в обход мыса по низкой воде. Можно устроиться между камней, заползти в щель между крупными валунами, как в домик, надеясь, что прилив туда не достанет. А если и достанет, то медленно, постепенно, разве что ноги намочит, пока проснешься и будешь выбираться наружу. Переночевать тут, а потом, с утра, обойти утесы по мелкой воде.

Но Ганя не могла усидеть на месте. Что-то толкало ее изнутри и гнало дальше. Вперед, вперед. Наверх, дальше наверх. Спасибо подводной пещере, спасибо чудовищам, приютившим ее. Она выскочила из пещеры, теперь ей нужно подниматься дальше, в гору по серым камням.

И она поскакала наверх, перепрыгивая с камня на камень, нащупывая босыми ступнями, где прочно, где гладко, высматривая, угадывая, куда опереться, куда поставить ногу в следующем прыжке. Вскоре ей пришлось помогать себе руками. Склон круто поднимался вверх. Бег замедлился, перешел в подскоки с подтягиванием. Она выискивала опору для пальцев, тянулась, хваталась за щербинку в скале, подтягивала тело, переносила ногу к следующему выступу, на следующую ступеньку, подтягивалась еще, выискивала зацепку для другой руки, и снова, и снова.

И снова.

Не останавливаясь, обдирая кожу, на ходу согреваясь и покрываясь потом, не глядя вниз, только на каменную поверхность перед собой и впереди себя, выше себя, она ползла и ползла, и ползла, и ползла по отвесной скале.

Внезапно сгустились и уплотнились сумерки. Она уже только на ощупь определяла щербинку в камне, за которую могут ухватиться пальцы. Ветер с моря, только что нежный, ласковый, сдувающий с нее жаркий пот, обернулся дикими шлепками и пощечинами. Скоро он усилится, и она замерзнет. Пальцы дрожали от напряжения и усталости, но она гнала из головы дурные мысли, карабкаясь дальше. Подтянувшись еще раз, она перебросила тело на узкий отвес вдоль скалы. Улеглась на камень, восстанавливая дыхание и собирая мысли.

Однако успокоиться не удавалось. Сердце колотилось о ребра, руки и ноги дрожали. Ветер усиливался. Из одежды на Гане по-прежнему были одни штаны и рубашка. Они насквозь пропитались потом и, кажется, немножко кровью от ссадин. Ступенька была едва в ширину ее тела, только чтобы улечься, не свешиваясь в пропасть. Гане стало плохо при мысли, что ей придется заночевать здесь, лежа на каменном отвесе или упираясь спиной о скалу, ухватившись пальцами за камни по сторонам и свесив ноги в пропасть.

Опираясь на ладони, она встала. Колени дрожали. О том, чтобы ползти дальше вверх, нечего было и думать. Ганя пошла вдоль ступеньки, держась за скалу, нащупывая каждый следующий шаг на ширину ступни. Отвес был усеян острыми камнями. Она осторожно ставила между ними ногу или тихонько отодвигала камень в сторону, стараясь не уронить его в пропасть. Пару раз ее нога погружалась во что-то мягкое и сухое. Возможно, растение, возможно, она шла по козьей тропе. Тут ходили горные козы. Это дарило надежду – они же не испарились посреди скалы, она сможет пройти там, где прошли они, она выберется отсюда вместе с ними.

Неизвестно только, когда. Козы могут скакать часами, если не днями. А она устала. Так устала, что чувствовала, что засыпает прямо на тропе. Руки продолжали держаться за скалу, но глаза моргали, и за это мгновение она успевала увидеть козу с золотыми рогами, сотней глаз, выглядывающих из прядей седой шерсти, и выменем, волочащимся между ног и истекающим ручьем молока. Коза открывала рот – и тут Ганя просыпалась и теряла ее. В следующем мгновенном сне она шла по полю, по пояс в сухой траве, всходящей каплями крови – крупными алыми маками. Гудели шмели, шелестели и дробно стучали созревшие маковые коробочки. Ганя тянулась к ближней коробочке и хватала пальцами мокрый камень.