Олег Хафизов - Дуэлист

Как только было получено известие о выступлении главных сил вашего высокопревосходительства, князь Долгоруков поручил мне отправиться к Сандельсу с объявлением о прекращении перемирия, что и было мною выполнено в сопровождении хорунжего Полубесова с белою тряпицей на пике. Сандельс встретил нас со всевозможным учтивством, однако выразил протестацию, поелику соглашением главнокомандующих было решено упредить друг друга о возобновлении военных действий не позднее, чем за неделю. Я возразил, что причиной таковой спешки русского командующего было его миролюбие, ибо мир между нашими государствами восстановится тем скорее, чем скорее начнется война, то есть, на целую неделю ранее. Шведский генерал не нашелся, что мне возразить.

Между тем, по моим наблюдениям, шведские войска вовсе не были захвачены врасплох нашим наступлением. С самого рассвета все их батальоны стояли в ружье, артиллеристы были при орудиях с дымящимися фитилями, и толпы карельских драгун скакали в разные стороны с самым воинственным видом. Мне, однако, показалось, что для пущего впечатления один и тот же отряд сих всадников пущали передо мною несколько раз, ибо трудно же было предположить, чтобы в трех разных эскадронах у трех трубачей одновременно образовался флюс и они обмотали свои щеки марлей.

По возвращении я нашел князя Долгорукова в превосходном настроении. Он насвистывал ариэтку из оперы «Дунайская русалка» и нетерпеливо поглядывал в сторону противника через свою бронзовую зрительную трубку. (Осмелюсь заметить, что эта трубка, обладающая изумительной ясностью и сильным увеличением, была привезена мною из города Копенгагена, где я имел честь находиться пять лет назад при свите посланника, действительного камергера Н. П. Резанова, направлявшегося в Японию на корабле «Надежда». Сия трубка была мною приобретена за десять золотых империалов в знаменитой копенгагенской обсерватории, варварски разрушенной англинской бомбардировкой в последнюю войну, а затем подарена князю Долгорукову, за что я был не раз удостоен благодарности его сиятельства. Ибо через эту трубку князь Долгоруков мог со всевозможным удобством наблюдать не токмо эволюции противника, но даже пуговицы на куртках вражеских солдат и самые перья на их шляпах. Во время же, свободное от воинских трудов, сложенная зрительная трубка свободно помещалась в кармане шпензера, который князь любил носить на походе.)

Для того, чтобы как-то развлечь противника до прибытия наших главных сил, князь приказал мне с сотней казаков проскакать несколько раз перед карельскими драгунами, ни в коем случае не вступая с ними в перестрелку, что я и выполнил с огромным удовольствием, при бодрой погоде и подъеме сил, который обыкновенно посещает меня перед сражением. Во время этой демонстрации я имел удовольствие раскланяться с начальником шведской кавалерии капитаном Мульмом, известным за отменно храброго и благородного офицера. Узнав от меня, что сражение начнется никак не ранее полудня, капитан Мульм отправился завтракать.

Я также вознамерился вернуться к нашему лагерю и перекусить, как вдруг заметил подозрительную возню спешенных карельских драгун на мосту. При помощи топоров и клещей солдаты противника вырывали гвозди из досок настила и собирали их в ведра.

– Как ты думаешь, на что им столько гвоздей? – спросил я хорунжего Полубесова. – Уж не хотят ли они стрелять по нам гвоздями вместо картечей?

– При шведской бережливости я не удивлюсь, когда они и станут заряжать гвоздями пушки, – согласился Полубесов. – Однако их главная хитрость вовсе не в этом.

– В чем же главная стратагема противника?

– При отступлении они побросают все доски в воду и сделаются недосягаемы.

Прискакав в лагерь, я тут же сообщил сию тревожную новость Долгорукову, который пил чай перед балаганом из своего походного серебряного самовара в форме чемоданчика.

– Ah, diable! 20 20 (Франц.) Черт возьми! – воскликнул князь, выдергивая салфетку из-за галстуха и швыряя её на траву. – Как же я буду атаковать Сандельса?

В этот миг до нас долетел ясный сигнал вражеского рожка, и карельские драгуны, стоявшие верхом насупротив нашей пехоты, стали разворачиваться и заезжать на мост. Должно вам заметить, ваше высокопревосходительство, что действия вражеской кавалерии во время сего сложного маневра заслуживали всяческих похвал, разворот был выполнен равномерно, как на манеже, однако на мосту лошади, напуганные шатанием оторванных досок, стали брыкаться и поворачивать назад, отчего кавалеристам пришлось спешиться и вести их под уздцы. По причине такового замешательства перед мостом возникла большая толпа карельских всадников, которую удобно было переколоть пиками, ежели бы, предположим, в нашем распоряжении имелся эскадрон улан, ожидаемых прибытием к полудню. Поскольку же до полудня оставалось ещё более полутора часов, то все карельские драгуны благополучно перевели своих лошадей через длинный мост и приступили к разрушению настила.