Юрий Иванов - Танго с прошлым

Малинин задумался. Он прошептал что-то невнятное и, встав на колени перед иконами, про себя стал молиться.

– Вот что, доченька, – так же тихо обратился он к Ксении, закончив свое дело, – отправим Мусаила с Матвеем в сторону Казани. Мусаил мусульманин, и так безопаснее будет ехать через татарские деревни. Да и он же часто сопровождал Платона в его поездках в эту сторону. Так что, думаю, дороги все он хорошо знает. Я найду, на всякий случай, в сопровождающие еще двоих своих старых должников. Ну а тебя в нашем селе я в обиду не дам, доченька.

Снова, вот уже третью ночь, Петру Кирилловичу не удалось нормально поспать: полночи он вместе с Мусаилом думали, каким путем все же ехать в Москву, на чем ехать – верхом или на тарантасе, где и у кого поменять коня. Решили все же, что Мусаил и Матвей поедут вначале до Казани: эту сторону, во-первых, Мусаил знал хорошо, в отличие от дороги до Вятки, а, во-вторых, и у Петра Кирилловича, и у Мусаила в тех волостях по пути имелось много знакомых, на которых можно было положиться в это смутное время. Чтобы не привлекать внимание, взвесив все, рассудили так: из Шумкина выехать верхом, а если Матвей не выдержит тряску, то через тридцать верст остановиться у родственника Петра Кирилловича и там уже поехать дальше на коляске. Для этого мельник снарядил в спутники Мусаилу своего двоюродного племянника с письмом и деньгами, чтобы было вернее. Проезжать мимо Лаптева с ребенком на руках на тарантасе, привлекая внимание, решили, что будет весьма опрометчиво: все же Николай со своим товарищем жили там довольно долго, и, значит, в деревне оставались их единомышленники.

В начале пятого часа, затемно, Мусаил и Матвей на коне Малинина, а племянник мельника на рыжем жеребце, выехали из Шумкина. Матвей ничего особо не соображал, так как хотел спать. Ксения, молча, все же решилась поцеловать головку своего сына через картуз, когда его, полусонного, Петр Кириллович подвел попрощаться к кровати больной. Ксения сама плохо соображала, что происходит вокруг нее, и поэтому эта сцена со стороны показалась бы будничной и неинтересной, если не знать, какие события предшествовали ей и тем более какие события начнут разворачиваться через годы и десятилетия от этой отправной точки.

Через неделю, в октябрьскую ночь, возле дома Платона Сушкова на Остоженке появилась странная пара взрослого мужчины с бородой, в сером засаленном чекмене, надетого поверх матросской тельняшки и в черной папахе, ведущего за ручку ребенка лет четырех-пяти, одетого довольно богато и опрятно. Это были Мусаил и Матвей. Мусаил, к несчастью, все же заразился тифом, видимо, уже в самом конце, когда он довез Ксению Павловну до Малинина. Хотя, по совету Петра Кирилловича, он и сжег все свое нательное белье и прокалил верхнюю одежду в бане, а сам, хотя и не любил париться, но все же усердно высидел чуть ли не до потери сознания в парилке, лишь бы остаться здоровым и выполнить данное Ксении слово – все оказалось тщетным. Мусаила стал бить озноб за день до появления в Москве, и он на какой-то станции перед Рязанью купил тельняшку, надев которую стал выглядеть очень экстравагантно. Мусаил сразу сообразил, что у него начинается тиф, и старался делать все, чтобы не заразить маленького своего сопутника. Матвей всю дорогу молчал, что неразговорчивого чеченца очень даже устраивало. Вот и сейчас, они, молча, очень медленно, словно тени, подошли к чугунным воротам ограды и долго стояли, пока Мусаил, чуть не потеряв сознание от резкой боли в спине, ухватился за кованый элемент в виде грозди винограда и не пришел немного в себя.

– Что вам тут надо?! – вдруг послышался бодрый голос из-за ворот и тусклый свет электрического фонарика осветил фигуры путников.

– Где Павел Андреевич? – словно выдыхая каждую букву в слове, произнес Мусаил. – Я привез его внука, Матвея Платоновича.

– Здесь нет никаких Павлов Андреевичей, братуха, – послышался второй, немного с хрипотцой, голос. – Здесь находится штаб анархистов, и вход запрещен, особенно ночью.

– А где же князь? – так же полушепотом спросил Мусаил.

– Князи нынче все вышли – разве ты не слышал? – немного издеваясь, прозвучал первый голос.

– Подожди, Пашутин, – осадил его хрипловатый голос и перед ночными путниками предстал пожилой матрос в бушлате, с бескозыркой на голове и с кобурой маузера на левом боку. – Он же наш брат – матрос! Откуда ты, братуха?

– У меня тиф и, не ровен час, я потеряю сознание, – делая глотательные движения через слово, еле выговорил Мусаил. – Если что, проводите мальца до его деда, Павла Андреевича. Куда вы все-таки его дели?