Я промолчал. Можно бы было стражнику денег дать, да Альбрехт не захотел, а мне до дома далеко, и лишний день в пути погоды не делает.
— Давай срежем, — предложил Альбрехт вскоре после того, как мы развернулись и поплелись обратно. — Обогнем эту заставу и до темноты на месте будем. А то лишнюю ночь в гостинице, да мулов лишний день кормить…
— Давай, — кивнул я.
И мы срезали. Свернули на первую же тропинку, а с нее на первый поворот на запад. И заблудились. Тропинки вели куда угодно, только не на ту дорогу. Проплутав до заката, мы вышли к какому-то ручью.
— Заночуем тут, а утром пойдем вниз по течению ручья, — предложил я. — Он должен впадать в Инн, а там, где его пересекает наша дорога, должен быть мост. Перед заставой моста не было, значит, заставу мы по ручью обойдем.
Альбрехт согласился, мы привязали мулов, перекусили сухарями и легли спать, завернувшись в плащи.
Ночью нас разбудили мулы. Они визжали, как на пожаре. А в темноте происходило что-то нехорошее. Деревья трещали как от урагана, хотя ветра не было. Кто-то огромный фыркал «пфафф, пфафф», потом завыли волки: «У-у-у-у-у-у…» Далеко в лесу испуганно выругался мужчина, потом мы услышали женский крик. Крик оборвался, потом вроде бы плакал ребенок, но недолго.
Мы с Альбрехтом стояли плечом к плечу, прижавшись спинами к толстому дереву. На левую руку я намотал плащ, а в правой держал корд, купленный в Праге. В самом деле, не с мечом же мне было ездить. Меч, конечно, оружие серьезное, но он и тяжелее, и внимание привлекает, а против мелких разбойников, если подумать, корда вполне достаточно. И по хозяйству корд сподручнее. У Альбрехта был короткий меч вроде катцбальгера, с великолепным нюрнбергским клинком и идеально подогнанной рукоятью.
Какое-то время мы думали, что весь переполох не про нашу душу, но звуки приближались. Со стороны тропинки послышался быстрый и громкий топот, «бум-бум-бум-бум», мы повернулись туда, и на нас выбежал волк.
— Волк? — переспросил священник. — С топотом?
— Вот те крест, — ответил прихожанин. — Средней величины волк, самый обыкновенный. И с ним еще два почти сразу. Потом-то мы поняли, что топали не волки, но тогда такого страху натерпелись.
— Тогда продолжай.
Мулы увидели волков и заметались на привязи. Волки увидели нас и мулов и передумали бежать за топотуном, шаги которого удалялись в ночь. Я повернулся, приготовился подставить руку с плащом и колоть кордом. Вожак приблизился и зарычал, двое волков стали обходить нас с боков.
Альбрехт поступил умнее. Он двумя взмахами меча обрубил поводья обоим мулам. Молодец, что меч не забывал точить. Упряжь — не веревочка, там просто не разрубишь. Я до этого случая оружие не точил, пока совсем не затупится, а с тех пор с собой брусочек таскаю и остроту поддерживаю.
Мулы сорвались в лес, волки за ними. Я взмолился, чтобы Бог дал мулам убежать хоть сколько-нибудь подальше, чтобы увести от нас волков, и Бог меня услышал. Мулов мы больше не видели.
До утра мы дремали сидя, прижавшись спинами друг к другу, привалившись к дереву, с оружием в руках и просыпаясь при каждом шорохе. А на рассвете пошли вдоль ручья.
Ручей привел нас к пруду, на берегу которого стоял охотничий домик. Красивый такой, почти новый, даже в два этажа и с крытой конюшней. Мы надеялись, что в домике кто-то будет и даст нам, или хотя бы продаст горячего питья и корку хлеба, но в доме не было никого, а дверь была не заперта.
Мы поначалу не хотели входить в дом, но Альбрехт услышал ржание из конюшни и сказал, что там страдает лошадка, некормленая и непоеная. Мы пожалели скотину, зашли в конюшню, налили ей воды, насыпали овса. Лошадь была верховая, ухоженная, но по статям не рыцарская. Судя по навозу, она там стояла со вчерашнего вечера, не дольше.
— Давай в дом зайдем, — сказал я.
— Нехорошо, — ответил Альбрехт, — домик рыцарский, а нас не звали. Скажут, что воры, и повесят.
— Рыцаря тут нет, — возразил я, — а тот, кто приехал на лошади, должен где-то быть рядом. Почему он с утра не покормил лошадь? Может быть, он упал с лестницы и сломал ногу? Может быть, у него сердце прихватило? Может быть, у него защемило позвонок, и он с кровати встать не может? Может быть, ему нас Бог послал?
— Давай зайдем, — согласился Альбрехт. Ему, как и мне, нужен был формальный повод, чтобы в случае чего оправдать свое нахождение в чужом доме, посещение чужой кухни и съедение корки хлеба с кипятком.
Кухня в доме была, и припасы там были. Человек, приехавший вчера вечером, оставил на столе хлеб, сыр и полбутылки вина. Но самого его в доме не было. Мы сначала съели половину, потом увидели в углу мышь и доели остальное, чтобы мышам не досталось. И допили. Зачем ему вино, если нет закуски?
Читать дальше