Джон Биггинс - Двуглавый орел

Удивительно, подумалось мне, как же мало машин на этой дороге. До линии фронта одной из крупнейших войн в истории — считанные километры, но по сравнению с мирным временем здесь ненамного больше транспорта. Мимо проезжали лишь длинные, узкие крестьянские тележки с одной оглоблей — черта, характерная для славянских народов от Словении до Владивостока.

Большая часть припасов для фронта на реке Изонцо шла либо из Лайбаха, либо из Триеста по железнодорожной ветке до Дорнберга. Так что, не беря во внимание аэродромы Святого Вита и Виппаха, армейский транспорт особо и не пользовался этой дорогой. Я обогнал несколько грузовиков, поднимавших клубы пыли, и пару марширующих колонн, но больше о войне ничто не напоминало — разве что пришлось остановиться перед группой русских военнопленных, чинивших дорогу. Выглядели они довольно приветливо и на прощание помахали мне, когда я раздал в приступе щедрости оставшиеся сигареты.

Их охранял только пожилой, бородатый ландштурмист из резервистов, который (я видел сам) оставил винтовку одному из своих подопечных, когда отошел в кусты за определенной надобностью. В остальном же долина Виппако представляла собой весьма мирную картину: обмелевшая летом река неспешно струилась между берегов из бледно-серой известняковой гальки под щебет птиц в ивовых зарослях, которых никак не беспокоил постоянный грохот артиллерии вдалеке.

Я всегда считал, что путешествия способствуют размышлениям, и тем утром был особенно благодарен за уединение и возможность все обдумать, учитывая головокружительное развитие событий на предыдущей неделе. Еще в прошлую среду утром я был национальным героем. Ура-патриотическая пресса превзошла сама себя в неистовой лести: "один из величайших подвигов всей войны" — так обозвала это "Рейхспост" не в последнюю очередь потому, что успехи австро-венгерского оружия на других фронтах этим летом оставалось стабильно плачевными. Но на той неделе помимо награждения рыцарским крестом Марии Терезии меня ждала еще одна церемония, ибо в субботу в Вотивкирхе я должен был вступить в брак с венгерской красавицей-аристократкой, графиней Елизаветой де Братиану, с которой обручился прошлой осенью. Елизавета работала медсестрой в Венском военном госпитале.

Но колесо фортуны вращалось с ошеломляющей скоростью. В три часа того же дня я обнаружил, что уже стою в Военном министерстве перед неофициальным военным трибуналом, и меня обвиняют в потоплении немецкой подводной лодки минного заградителя около Венеции, которую я по ошибке принял за итальянскую, и в убийстве собственного будущего шурина, входившего в состав ее экипажа. Родственники Елизаветы сразу же запретили наш брак под угрозой лишения наследства. Но свадьба все равно состоялась, не в последнюю очередь потому, что (как я недавно узнал) невеста находилась на втором месяце беременности. Поэтому на следующий день мы расписались в загсе, а семья лишила Елизавету наследства.

Что касается меня, Военное министерство попало в затруднительное положение. Хотя уверенности в том, что я потопил немецкий минный заградитель, у чиновников не было, они не могли противостоять требованиям Берлина немедленно предать меня военному трибуналу. В конце концов, самое лучшее, что смогли сделать, раз я не застрелился и не попал под трамвай, так это снять меня с командования подлодкой и отправить в австро-венгерские военно-воздушные силы на итальянский фронт. Тем самым (по мнению чиновников) я окажусь вне пределов досягаемости немецкого Адмиралтейства, по крайней мере, на некоторое время, и вполне вероятно, что навсегда, вскоре меня либо вернут обратно на флот, либо я до конца войны застряну в итальянском лагере для военнопленных, либо, что наиболее вероятно, присоединюсь к своему старшему брату Антону в неопределенной категории "пропал без вести в боевых условиях". Так или иначе, меня поместили в самую любимую папку австрийской бюрократии — "отложенное".

Только поспрашивав дорогу у горожан и солдат на улицах, мне удалось добраться до штаба моей родной теперь Девятнадцатой авиагруппы, расположенной на лугу к западу от маленького городка Хайденшафт (или Айдовщина или Айдуссина, как его называла основная масса жителей — словенцев и итальянцев). Почти настал полдень, и в похожей на корыто долине, спрятанной среди карстовых гор, стало уже очень жарко. Но прием, оказанный мне в канцелярии воздушных сил в Хайденшафте, немедленно меня охладил. Я ожидал некоторой настороженности сразу по приезду. Австро-Венгерская сухопутная авиация и авиация флотская в значительной степени оставались автономными мирками со своими начальниками, как правило, нечего общего друг с другом не имеющими. Конечно, аэропланы военно-морского флота действительно оказали серьезную поддержку армии на южном фланге во время последующих сражений в Изонцо, бомбя итальянские батареи и расстреливая противника в окопах.