Юрий Иваниченко - Разведотряд

Передний, не высовывая головы, протянул за угол шмайсер в вытянутых руках, дал длинную очередь в божий свет, как в копейку. Потом выглянул и сам и призывно поманил остальных ладонью. Русского за поворотом не было видно.

Но как только все шесть эсэсовцев затопали по настилу, снизу, словно из самой трубы, заколотился звонким эхом автомат. Эсэсовцы кто рефлекторно присел, кто, едва не сшибая присевших, рванул обратно. Но огненный пунктир прошелестел косо вверх, роя рикошетом бетон и связку кабелей.

Затрещали, сыпля каскадами искр, электрические разряды и…

Внезапная мгла мгновенно проглотила и без того чёрных эсэсовцев, оставив только желтоватый просвет позади, и огромные бенгальские огни, бьющие из расстрелянных кабелей. Тени и свет клиньями разлетались вокруг, словно от фотовспышек при появлении Гитлера на партийной конференции. И в этом неверном мелькании, словно в луче громадного стробоскопа, вдруг земля окончательно ушла из-под ног у фашистов.

Рыча от напряжения и бугрясь мышцами, раненый русский каким-то чудом умудрился перевернуть сшитые доски трапа под ногами сразу шести солдат, прежде чем кто-нибудь из них опомнился.

Когда эсэсовцы начали беспорядочно палить примерно в нужную сторону, было уже поздно: все оказались по грудь в воде, а русский метнулся на стену, как одна из прыгающих теней электрических вспышек, и сорвал отбитый пулями кабель.

Сорвал и швырнул искрящийся конец в воду, оставаясь на сухом, на своей части опрокинутого деревянного мостка.

По чёрной подземной реке с шипением зазмеились голубые молнии, разрывая отчаянными воплями рты, выбивая из-под рук и ног каскады воды…

Пока последняя пятерня, безнадежно хватавшаяся за бок трубы, также брызжущий искрами, не исчезла под водой…

Что может выдержать Медведь

Чайки и бакланы крикливым вихрем сорвались с рыжеватых валунов, торчавших из лазурной глади моря, снялись с зеленоватых уступов горы, чёрным дымом взвились над лесом её горбатой вершины.

Зашуршали, шипя и перерастая в апокалипсический рёв камнепада, новые осыпи, заплескали по голубовато-зеленоватым зеркалам бухточек камни, разбивая их на тысячи отражений содрогающейся и словно готовой вот-вот развалиться горы; грузная рябь выбежала из ворот прибрежных скал…

И как итог всех этих тревожных предвестий сейсмической катастрофы огромный утёс, отколовшись от носа Медведь-горы, глубоко, до половины, просел в бурлящих водоворотах и заворотах бухты, и также тяжело «всплыл» на треть, ссыпая с себя хрустальные водопады. Осколок медленно, раскачиваясь с неспешностью айсберга, отодвинулся от нависшей над ним горы, освобождая узкий проход, в который протиснулся зелёный, цвета хаки, бронекатер с номером возле свастики «55/7». Несмотря на кажущуюся неповоротливость, катер довольно ловко пробрался между поросших морской травой валунов и вышел на открытую воду…

– Хорошо-то как… – не выпуская из рук штурвала, поднял на секунду лицо к солнцу Новик, словно провёл в электрических сумерках подводных пещер не считанные минуты, а целую вечность. – Слышь, Колька? Царь?..

Туапсе. Штаб КЧФ. Особый отдел

Подполковник НКВД Овчаров вложил в стопку папок ещё одну: «2-ой отряд разведштаба КВЧФ, старший матрос Романов Н.Н.», отложив в сторону ещё одно представление к ордену Красной Звезды и…

– Тоже посмертно… – проворчал Георгий Валентинович, наливая в стакан из графина воды и ловя себя на мысли об уместности налить чего-нибудь другого да ещё положить ржаную корку сверху…

И чего выдержать не может

– Колька, Колька Царь… – сжимая перекосившиеся губы, ударил кулаком по штурвалу Новик. – Когда же, суки, успели?

Впрочем, и сам знал – время у немцев было. Кормой к шлюзовому заграждению бронекатер разворачивался под шквальным огнем с поста, и довольно медленно. Хоть и значительно шире канала была заводь перед выходом в море, но всё равно вираж не заложишь, тесно, хоть вёслами помогай. А Колька, Колька всё время был на корме, укладывая в люльку бомбометателя очередную глубинную бомбу, взводя глубиномер-хронометр.

Так что время было…

Колька лежал на корме, забросив одну руку за борт, запрокинув лицо к полуденному солнцу, словно задремал, разомлев на мирном херсонском припёке, на днище рыбачьей лодки, держа за бортом леску. Вот только алое, с подтёками, многоточие пересекло загорелую грудь…

Новик оттёр ладонью лицо, словно силясь проснуться, и отвернулся к горизонту, манящему свободой пространства и покоем мирных солнечных блесток на воде… Свободой, ставшей ближе, но ещё не совсем.