Лариса Шубникова - Огневица

– Медвянка, вставай. Чего сидеть-то? Идем нето, – Богша Кривой тянул девушку. – Идем в тепло избяное. Сил надо набраться. Ищут тебя, Медвяна. Военег не взял того зачем пришел. Кубышка Лутаков у тебя? Знаешь где? Вот и молчи. Никому не говори. Идем, деваха.

Потащил к избе бабки Сияны, втолкнул в гридницу и на лавку усадил. Вейка лежала все так же, молчала и слез не лила.

– Вон оно как… – Богша все сразу понял, – Медвяна, уходить надоть. Люди Военеговские еще шныряют. Я насилу утёк. Издалека видал, как секли Лутаковских-то. Как отец твой помер тоже видал. Собирайтесь. Обе! – прикрикнул, но ответа не дождался.

Вейка даже не шелохнулась, а Медвяна только глаза прикрыла, и еще крепче сжала в кулаке матушкин оберег.

– Пока не схороню своих – не уйду, – сказала-то тихо, но властно, уверенно.

– Нельзя, девка, никак нельзя. Поймут, что жива ты. Ведь не уймутся, пока не сыщут. Военег-то не дурень, догадается поди, что не всех Лутаков посёк. Из-под земли достанет. Кому ж охота мести родовой дожидаться? Убьет тебя, слышь?

– Ты о чем? Не разумею я, – Медвяна непонимающе смотрела на Богшу. – Так оставить? Деток, родню? Пусть валяются по веси?

– Мертвым – мертвое, живым – живое. Не уйдешь – рядом с родней ляжешь. Ты последняя из Лутаков.

Медвяна вняла, будто очнулась и взгляд, уже осмысленный, перевела на Вейку.

– Дядька Богша, в шкуру ее заверни и в сани. Есть сани-то? – дождалась кивка. – Вот и неси. На заимку едем. К ней путь никто не знает. Отсидимся, а далее решим что и как.

– Дело говоришь, – подхватил Вейку, понес на возу устраивать.

Медвяна чуть погодя за ними отправилась. Богша уж ждал, поводьями тряс нетерпеливо. Девушка посмотрела в последний раз на мать, отца, упала в возок и более не оглядывалась. А зачем? Мертвое останется мертвым. Не погребения ждёт родня – мести.

С тем и уехала последняя из Лутаков, покинула гнездо родное.

Глава 3

На дальней заимке тихо: деревья вековые снегом укутаны, сугробы едва не в рост человека. По глуши лесной гулко разносится стук-молоток дятла. Покойно, ворогов нет, а все одно как в могиле.

Медвяна на крылечке стояла, смотрела на солнце яркое, что сияло на снежных шапках елей, на петли звериных следов, куталась зябко в шубейку беличью, ту самую, что накинула на нее мать в страшную ночь, когда Военег напал и сжег родную весь.

Три недели прятались втроем в лесной заимке. Вейка тем временем в себя стала приходить: синяки-царапины сошли, взгляд осмысленный стал. Но слов от нее ни Медвяна, ни Богша так и не дождались. Сама Медвяна возилась с Вейкой: в баньку водила, кашу в миске подсовывала. Жалела молодуху. Да и за такими хлопотами и свое горе забывалось, мутной пеленой покрывалось. Не уходило, но уж мучило и болело тише.

– Веечка, ты бы вышла на морозец, вздохнула. Глянь, снега какие аж глаз слепит. Вон и солнышко играется. Пойдешь, нет ли? – ответа Медвяна так и не услыхала.

Богша уехал третьего дня: посмотреть, проверить, что и как. Не ищут ли, не пора ли бежать? Вот и осталась Медвяна с молчаливой Вейкой, слушала безмолвие ледяное и сама индевела. Злоба и горе подернули ее холодком, будто инеем присыпали скрипучим. Была девчонка, а в один день повзрослела, построжела: детство окончилось. Вот оно как бывает – мать с отцом ушли и нет никого более меж тобой и смертью. Некому защитить, некому пожалеть-приласкать. Один воюй с жизнью, сам вертись, как хочешь и как умеешь. Сироты все на одно лицо, если приглядеться – глаза недетские, хоть и от горшка два вершка.

– Богша никак едет? – Медвяна глаза прищурила, вгляделась.

И правда, стайка птиц вспорхнула, указала – есть кто-то на дороге лесной. А кроме Богши тут и быть-то никого не могло. Через малое время показалась мохнатая низкорослая лошадка, тащившая за собой сани. Богша в черной шапке и тяжелом тулупе, присыпанный снежком, сидел в возке.

– Как вы тут? – из саней вылез легко, ненатужно.

– Все хорошо, дядька Богша. Тихо, – Медвяна, придерживая полы шубейки, подошла к возку, подхватила мешок с мукой, – Ну что ж молчишь, а? Узнал чего?

– Узнал. Идём-ка в дом там все обскажу. Намёрзся. Только мерина сведу в тепло.

Медвяна хлопотала: поставила перед дядькой на стол горячего травяного отвару, принесла миску с кашей, кус хлеба отломила. Однако браться за ложку Богша не спешил, отхлебывал отвар малыми глотками. Вейка сидела на лавке, головой прислонясь к стене, в окно бездумно глядела.

– Уходить надоть. Шныряют дружинные Рудного. Ежели сей день решим куда податься, то завтрева надо выезжать. Да не по большаку Лутаковскому, а лесом. Я так мыслю – надо ехать в городище поболее. Там народу тьма. Кто ж найдет? А, стало быть, к князю Мезамиру.