Виктория и Сергей Журавлевы - Воролов

Звуки стали громче.

Посетители прошли по длинному неосвещенному коридору и оказались в просторной светлой гостиной.

Анненский опытным взглядом оценил обстановку: сперва – полутемная мастерская, затем – темный мрачный коридор и, наконец, эта светлая гостиная с маленькими мягкими козетками, роялем и столиками для вина и фруктов…

– Что ж, хороши декорации! Редко где в провинции увидишь такую фантазию и вкус! Даже в Москве не уделяют столько внимания обстановке и внешним эффектам! А жаль, – Аполлон Григорьевич вздохнул.

Вдруг противоположная зеркальная дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился всклокоченный крупный молодой мужчина. Из одежды на нем были только мятая белая рубаха и подштанники. Осоловевшие глаза его не выражали никаких эмоций, но сам вид его был довольно устрашающим. Следом за мужчиной в дверь впорхнула испуганная худощавая дама в изумрудном платье с турнюром, которое было застегнуто до самой шеи на мелкие жемчужные бусинки.

«Должно быть, хозяйка заведения», – подумал Анненский.

Женщина, увидев Азаревича, заметно успокоилась. Тот чуть кивнул ей, и она исчезла за дверью.

Незнакомец всего этого не заметил. Он, как показалось Анненскому, не понял даже, что в комнате есть еще кто-то, кроме него. Повалившись на кушетку, он обхватил голову руками и глухо застонал, а потом протянул руку к маленькому и совершенно пустому прикроватному столику, словно что-то ища на нем.

– Вам воды, поручик, или чего покрепче? – спросил Азаревич.

Человек вздрогнул и хрипло простонал:

– Один черт! Во рту пересохло, что языком не повернешь…

Воролов подошел к столу со сластями, наполнил фруктовой водой из графина хрустальный бокал и протянул его человеку в подштанниках.

Тот долго с наслаждением пил, прерываясь на то, чтобы приложить холодную поверхность бокала то ко лбу, то к виску.

– Благодарю вас, господа, – наконец проговорил он, разглядывая из-под опухших век Азаревича и Анненского. – Вино, видно, ударило мне в голову. Вчера, похоже, перебрал. Merde! Черт возьми, память отшибло напрочь! Поверите, только сейчас понял, где я… Да, прошу прощения: мы знакомы?

Азаревич ему не ответил. Он обернулся и взглянул на Аполлона Григорьевича.

«Все пошло не так, – подумал Анненский. – Бес его знает: этого ли я видел в театре с Зиночкой или другого? Похож? Или нет, не похож… Тот не такой был. Этот растрепанный какой-то… Усы тоже… Нет! Тот, кажется, помельче был…»

От волнения на лбу у антрепренера выступила испарина.

«Он или не он?» – Аполлон Григорьевич изо всех сил напрягал память.

Тем временем поручик, персону которого старательно изучал Анненский, сел, отставил бокал и сжал виски пальцами:

– Вы, господа, поздновато явились: за окном-то, я смотрю, уже утро…

Стоявший перед ним Азаревич вдруг резко ткнул поручика кулаком в лицо.

Анненский от неожиданности вскрикнул.

Поручик охнул и схватился за нос. Сквозь его пальцы тяжелыми каплями закапала кровь, пачкая кружево маленьких подушечек, лежавших тут же на кушетке.

– Вы с ума сошли! Какого дьявола?!! – прохрипел он.

– Вспомните-ка ночь с первого на второе октября сего года, милейший! – Азаревич схватил поручика за грудки и с силой прижал к спинке дивана. Тот испуганно дернулся, но потом смирно опустил руки:

– Отпустите! Мы все уладим!

Воролов разогнулся и отступил на полшага назад.

– Кто вы? Что вам нужно? – поручик вытирал разбитый нос рукавом рубашки.

– У меня к вам дело по поводу событий второго октября сего года.

Губы поручика задрожали:

– Я все понял, господа. Позвольте объясниться…

– Незамедлительно! – поднял его за воротник Азаревич.

– Я же обещал вернуться! Я обещал жениться, да! И я непременно это сделаю! Parole d'honneur, господа! Честное слово! Parole d'honneur!

– Так-так, – воролов ослабил хватку.

Беглец, шмыгая носом и вжавшись в спинку диванчика, тем не менее, пытался принять на нем независимую и горделивую позу. На его пышных усах уже багровели комочки спекшейся крови, но он этого не замечал.

– Я не обманывал mademoiselle Ольгу! Наши чувства искренни и взаимны! – его голос сорвался на фальцет.

– Почему тогда сбежали?

– Вот ее бы и спросили, – поручик попытался приосаниться и нарочито раскованно закинуть ногу на ногу.

– Я спрашиваю вас.

– Я на той неделе получил назначение в двести семнадцатый ковровский полк. Выехать должен был первого числа. Но сначала я должен был объясниться с mademoiselle Ольгой! Mon Dieu! Господи, ну должны же вы понять! Это же вы, все ее семейство, запретили мне появляться в ее доме! Но это ничего! Знайте: это для нас ничего не значит! Слышите? Ничего!