Платон Абсурдин - Garum Regius [litres самиздат]

Я заметил оживление на трибунах и, к счастью, вытянул свою правую руку в сторону Теребиния и попытался дать ему пощёчину.

Гладиус германца блеснул на солнце, а моя рука, длинная, как питон, отлетела в сторону.

На этом я посчитал свою жизнь законченной.

Но вместо встречи с богами, я очнулся в какой-то комнате с белыми стенами и приятным запахом цветов.

Я лежал на мягком диване, а в открытое окно задувал тёплый ветер и щекотал мои пятки.

У моего дивана сидела красавица Дорис и ела персик.

– Привет, дорогой! – сказала она и поцеловала меня в щёку. – Отличный бой! Красивый! Всё получилось! Ты жив! Скоро вернётся папа – он встречается с консулом.

– Почему Теребиний не убил меня? Он же мог…

– Ты разжалобил народ! У тебя получилось! А без руки жить можно !

Я посмотрел на перевязанную правую руку – она была укорочена по локоть, но болела, как ни странно, отсутствующая её часть.

– Как я теперь? И я не выиграл турнир…

В этот момент в комнату вошёл довольный Триксий в сопровождении Базилия.

– Наш герой уже очнулся! Ты был великолепен! Всё-таки не зря я держу Базилия – это был лучший бой всего турнира! Народ пищал от счастья!

– Но я не выиграл турнир, – сказал я.

– Да, но зато о моей школе и обо мне теперь знает весь Рим! А это… В общем, я решил подарить тебе свободу!

Дорис заулыбалась, а Базилий посмотрел на Триксия с удивлением.

– Я…

– Без руки ты всё равно драться уже не сможешь. Да и писать, пожалуй тоже. Зачем мне такой раб?

– Триксий, я…

– Да и, честно говоря, за тебя просил сам консул! Каково! Он, как и все, был поражён твоим умением держаться на арене! Решили так: я подарю тебе свободу, а он наградит тебя талантом. Я про серебро.

Дорис захлопала в ладоши!

– Папа! Ты самый лучший! – сказала она и кинулась к Триксию на шею.

– Да! Я знаю! Сегодня же виндицируем тебя – и можешь отправляться на все четыре стороны!

– А я? – спросил Базилий.

– А ты… Твои ученики проиграли, не так ли? А один вообще сдох! Ты не выполнил условие нашего договора! И ты мне нужен! Но не унывай, дружище! Через четыре года новый турнир – у тебя есть время подготовить достойных гладиаторов и победить!

Вот так рассыпалась мечта доброго Базилия об острове и лодке.

Базилий посмотрел на меня с завистью.

– Собирайся, Писец! Через час жду тебя у претора – будем оформляться! Дорис знает где – она проводит! Пошли, Базилий!

Счастливый Триксий с печальным Базилием ушли.

– Как всё удачно получилось! – сказала Дорис и прилегла со мной. – Завтра у меня последний бой – притащат какого-то убогого медведя, а потом мы сможем уехать. Вместе.

– А Триксий не будет против?

– Нет. Он теперь на короткой ноге с самим консулом – остальное его мало интересует.

– А куда?

– На Сицилию. Говорят, там уютно. Я хочу открыть свою гладиаторскую школу для женщин. Папа обещал помочь. Женщины – тоже люди, и они хотят драться наравне с мужчинами!

– Да… Наверное.

– О чём ты думаешь? Тебе не нравится Сицилия? Тогда поехали в Грецию! Или в Африку!

– Мне нравится Сицилия. Но, может, не нужно медведя? Ну его к чертям! Поехали сегодня же после виндикации!

– Как не нужно медведя?! Ты совсем не думаешь, что говоришь! Я готовилась несколько лет, чтобы получить венок победителя! А ты хочешь, чтобы…

– Я хочу уехать. С тобой и поскорее!

– Уедем завтра! И не спорь! Иначе я уговорю папу передумать!

Меня освободили и выдали мне соответствующую грамоту с подписями Триксия и претора.

– Поздравляю, Писец! Заслужил! Руку тебе пожать не могу, но желаю удачи! Консульский талант ждёт тебя в каупоне.

Я поблагодарил Триксия и сказал, что приду на бой Дорис с медведем, чтобы поддержать его дочь. Он не был против, и даже купил мне билет на трибуну.

На следующий день мы встретились в театре. Моё место было на десятом ряду, но я видел всю арену и Триксия, который сидел внизу в обществе аристократов. Он улыбался, пил вино, и был доволен и дочерью, и мной, но более всего, полагаю, собой.

Базилий был, как всегда, в наставнической ложе у выхода из гладиаторских подвалов. Он сидел с задумчивым выражением лица и ни с кем не разговаривал.

Меня зрители узнали и просили побаловать их автографами. Я не отказывал римскому народу в такой мелочи и раздавал автографы направо и налево. Правда писать на глиняных табличках и папирусах приходилось левой рукой, но мои каракули расходились по трибунам и радовали людей, казалось, не менее, чем сами гладиаторские бои.