Карло Гинзбург - Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

Мы можем утверждать, что «Симка» [машина Музикко] определенно столкнулась с автомобилем участников покушения ( Sent. , с. 269).

В показаниях, данных сразу после аварии, Музикко предположил, что толкнувшая его машина и есть принадлежавший убийцам «ФИАТ-125». В своей записке адвокат Пекорелла (защитник Бомпресси) поставил этот тезис под сомнение: вмятины, зафиксированные на кузове «ФИАТа-125», брошенного после покушения, можно было получить во время аварии, в которую этот автомобиль попал, когда был угнан несколькими месяцами ранее. Эта гипотеза наводила на другую, более пугающую мысль, а именно – что Марино описал столкновение (которого на самом деле не было) на выезде из парковки, случившееся перед покушением, соединив сведения об инциденте с информацией о типе повреждений «ФИАТа-125». Автор мотивировочной части приговора такое предположение отверг и привел, возможно, надежнейшие доводы, которые, впрочем, являются неизбежно и определенно недостаточными, а также не вполне верифицируемыми (почему – я скажу абзацем ниже).

Итак, суд принял не только саму суть версии Музикко (об аварии, произошедшей за несколько минут до покушения), но даже и сформулированное им конкретное предположение (о неизвестной машине, конечно, принадлежавшей убийцам). Несмотря на это, автор приговора утверждает, что «свидетельство Джузеппе Музикко нельзя использовать при воссоздании обстоятельств аварии, ибо они прямо противоречат объективным процессуальным требованиям» ( Sent. , с. 269). Следом в приговоре рассматриваются «заявления» Марино по данному вопросу.

На самом деле множественное число («заявления») здесь совершенно необходимо. При осмотре места происшествия, проведенном 4 марта 1990 г., Марино существенно изменил версию событий, выдвинутую им прежде во время следствия и затем подтвержденную на прениях:

Авария произошла не тогда, когда я выезжал с парковки, но когда я еще находился на ней, выезжал с парковочного места, а направлявшаяся навстречу машина въезжала на парковку, в пространстве между первым рядом автомобилей, стоявших близко к тротуару на улице Джотто, и первым внутренним рядом самой парковки; машина двигалась вдоль улицы Джотто в направлении улицы Керубини ( Sent. , с. 269).

На прениях Марино утверждал, что после аварии он один раз объехал вокруг квартала, затем остановился и стоял «более четверти часа» с включенным мотором напротив овощного магазина, расположенного в десяти метрах от дома Калабрези (см. выше главу V, пункт б ). Речь идет о рассказе во многих отношениях неправдоподобном: между прочим, Марино подвергал себя большому риску, так как Музикко, находившийся на другой стороне улицы, мог опознать машину, которая только что его толкнула. По мнению защиты, Марино постарался устранить этот неправдоподобный элемент, перенеся инцидент (следовательно, и самого Музикко) внутрь парковки. Разумеется, это лишь гипотеза. Впрочем, то обстоятельство, что Марино во время осмотра места происшествия изменил свою версию аварии, гипотезой не является: это совершенно неопровержимый факт.

Автор мотивировочной части приговора этот факт отрицает, причем при помощи по меньшей мере причудливых аргументов.

Вот что говорил Марино во время следствия:

Перед выездом с парковки со мной произошла небольшая авария: когда я отъезжал, то, возможно, от волнения или же просто по легкой рассеянности я задел крылом крыло другого автомобиля, намеревавшегося заехать на ту же парковку, дабы найти там свободное место.

В мотивировочной части приговора этот фрагмент оказался интерпретирован так:

Это первые заявления, которые Марино сделал об аварии, они начинались со слов «Перед выездом с парковки со мной произошла небольшая авария»; это может означать только следующее: события, о которых он хотел сообщить, произошли «внутри парковки» – нельзя предполагать, что следующая часть фразы, отделенная от первой двоеточием, призвана истолковать ее, учитывая, что данный знак препинания, конечно, не принадлежал Марино.

И действительно, описывая далее обстоятельства аварии, он говорит: «когда я отъезжал»; поскольку, учитывая данное пояснение, эти слова могли относиться лишь к ограниченному пространству внутри парковки, к месту, где «ФИАТ-125» оставили ночью 15 мая ( Sent. , с. 273–274).

Ни на чем не основанный факт приводит к недоказуемым выводам. Разумеется, двоеточие поставил человек, который во время следствия вел протокол допроса, а не сам Марино. Выше (примечание 1, стр. 31) я писал об «очень толковой с герменевтической точки зрения (в особенности я имею в виду разумное использование пунктуации)» редактуре М. Бернаскони и Л. Скализе, которым мы обязаны стенограммами прений. Грамотно излагать на бумаге разговорную речь – это очень сложное дело, требующее чуткого уха и глубокого знания языка. В обсуждаемом нами случае двоеточие указывает на паузу, более краткую, чем при постановке точки, которую расшифровщик уловил сразу после фразы «перед выездом с парковки со мной произошла небольшая авария». При отсутствии паузы после слов «небольшая авария» предложение не имеет смысла. Впрочем, не более осмысленно и рассуждение о двоеточии, процитированное выше. Даже если расшифровщик вместо двоеточия поставил бы точку, объяснительная значимость следующих затем слов («Так, когда я отъезжал, то, возможно, от волнения или же просто по легкой рассеянности я задел») осталась бы прежней. Она зависит от соединительного звена «так», очевидная вещь, ускользнувшая от составителя приговора, внезапно ставшего филологом.