Герви Аллен - Антони Адверс, том 2

- Возможно, ей лучше оставаться в фактории до отплытия "Ла Фортуны" - до следующего рейса, - предположил дон Руис. Антони кивнул.

- Тогда все, - сказал он.

Они обменялись рукопожатиями.

Капитан глядел в пространство.

- Так это неправда, сеньор, что падре до того, как уйти из фактории, обвенчал вас с госпожой - когда вы так сильно болели? Фердинандо дал мне понять... ах, простите. Теперь я понял. Простите.

"Так вот еще почему Фердинандо хотел избавить от брата Франсуа? Если бы я умер, все досталось Нелете. Некому было бы их опровергнуть. Опять Фердинандо! Что я должен с ним делать?" думал Антони.

Ничего! Он ничего не будет делать. Он оставит этой счет непогашенным, как и свой собственный - пусть решает Провидение. Он сам виноват. Он не будет судить и наказывать Фердинандо. Нет, он покончил с факторией Гальего и со всеми ее делами. Он надел сюртук и послал за Хуаном.

- Дон Руис, - сказал он, когда они вместе подошли к борту. - Я оставляю вас здесь на краю света. С него легко упасть. Здесь нет иного закона, кроме того, что люди обретают в себе самих. Я пытался создать свои законы, и не сумел по ним жить - другие умерли. Теперь вы тут за главного. Вы можете обустроить некоторые обстоятельства как это вам больше по душе. Я покидаю факторию по своим резонам, вы остаетесь по своим - например, из-за карт - но я вас предупреждаю... - Он помедлил у нактоуза и заголил искусанную от запястья до локтя руку. - И это не все. Есть и другие рубцы, более глубокие. Те, что вы видели, всего лишь на руке.

Капитан "Ла Фортуны" с улыбкой поклонился.

- Вы честны, сеньор. Благодарен вам за предупреждение. Но я не боюсь. В моем народе говорят: "Идешь к женщинам, бери с собой плетку". Однако, - поспешно добавил он, - я - человек чести, кабальеро.

- Я наслышан, - отвечал Антони чуть резковато.

Дон Руис ответил с жаром:

- Верьте мне, верьте, я тоже научен печальным опытом. Я знаю, к примеру, что вы бежите не только от женщины. Вы бежите в том числе и ради себя - чтобы быть свободным. Разве не так? И вы не верите, что я способен понять. Я - человек чувствующий. Все люди чувствуют по-своему, и я - как умею.

- Верно, - сказал Антони. - Прошу меня простить.

Они снова пожали руки. "Удачи - удачи".

- Счастливого пути, amigo, - вскричал дон Руис, перегибаясь через борт. - Я приложу все старания. Здесь моя судьба. Ваша там. Но мы не забудем доброго человека, которого видели тогда в долине. Никогда. Вы знаете. Adios, adios, но я не скажу, прощайте навсегда. Ах - quien sabe?

Они оттолкнулись от борта.

Посредине маленькой лодки лежал узел. Антони и Хуан быстро гребли по течению в обход мыса. Через несколько минут Антони на достопамятной палубе "Единорога" пожимал руку капитану Биттерну.

Он забыл только одно. Пса Симбу. Сразу, как рассвело, он послал за ним лодку. Дон Руис прислал с той же лодкой записку.

"С утра я взял все в свои руки и держу крепко. Выстрелите из пушки, когда будете сниматься с якоря, и "Ла Фортуна" проводит вас почетным салютом. Здесь ваши письма из Гаваны, которые я позабыл передать вчера. Adios".

Однако они тихо подняли якорь и заскользили с отливом по еще мглистой реке. Хуан вел корабль. "Единорог" весело бежал к открытому морю.

- Смотрите, сеньор, - вскричал Хуан, весело указывая на длинный барьерный риф, где из обоих омыло светом. - Это лучшее, что было в фактории Гальего. Запомним эти острова - и падре. - Он перекрестился. - Теперь мы в открытом море, и я передаю вам судно. Ах! Мы снова увидим Европу, Испанию! Вы отпустите меня ненадолго домой?

- Если пообещаешь вернуться ко мне, - улыбнулся Антони.

- Си, куда бы вы ни отправились, я с вами.

Через несколько минут Антони услышал Хуанову гитару. Она начала скорбно, и некоторое время плакала. Потом струны стряхнули грусть и забренчали радостно. Пес Симба взволнованно подвывал. Антони сам стоял у штурвала. Он не оглядывался. К полудню низкий берег скрылся за горизонтом. Антони услышал, как корабельный колокол отбил неумолимый ход времени, и пошел в каюту, чтобы разделить с капитаном Биттерном полуденную трапезу.

Не только звон времени и волн в ушах, но и многое другое напоминало, что он вернулся в гущу собственного мира. Например, как капитан Биттерн ел суп. Тарелка неуклонно поднималась к строго горизонтальному капитанскому рту; глаза взирали на суповую гладь, словно делали замер и приметили на горизонте лед. Лицевая щель разевалась. Тарелка накренялась и суп исчезал бесследно. Еда для капитана Биттерна было одной из многих суровых жизненных необходимостей. Если он когда и чувствовал ее вкус, об этом никто не ведал, даже сам капитан Биттерн. У него не было на это времени. Антони явственно вспомнил гастрономические фокусы, которые показывал капитан Биттерн за столом мистера Бонифедера. Каза да Бонифедер встала перед ним, и все, сидевшие вокруг стола. Груда писем на столе, словно сговорившись, тоже тянула его в прошлое.