Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Известна любовно-шутливая оценка А. В. Суворовым военно-дипломатических успехов М. И. Кутузова в многолетних общениях с крымскими татарами: «Ой, умён, ой, хитёр, его никто не обманет».

Дипломатический талант Кутузова заметил и всемогущий Г. А. Потёмкин, чьи заслуги на поприще военном и государственном широко известны. Именно распоряжением Потёмкина Кутузову было приказано организовать наблюдение за тылами турок у Дунае, «применяя способы и средства негласные, но благополезные для службы...».

Кутузов отлично наладил агентурную и оперативную разведывательные службы, «летучую» почту, что внесло немалый вклад в успех, например, при штурме и взятии русскими Измаила.

Есть основания предполагать, что назначение Михаилы Ларионовича послом в Высокую Порту связано с блестящей характеристикой, которую дал ему Потёмкин в одном из сообщений Екатерине II незадолго до своей безвременной кончины, в декабре 1791 года.

Вот такого чрезвычайного и полномочного представителя своих интересов и послала Россия в страну, войны с которой продолжались с малыми перерывами со времён Ивана Грозного. Главной задачей М. И. Кутузова было определено: «Сохранить мир и доброе согласие с Портою, нужные для отдохновения... в трудах и беспокойствах, империей нашей понесённых».

Кутузов в своих посольских делах действовал неторопливо и, казалось, даже медлительно. После размена посольств в первых числах июня 1793 года в районе города Дубоссары на реке Днестр он растянул недальнюю, всего двухнедельную, дорогу от Днестра до Константинополя более чем на три месяца и прибыл в османскую столицу только 26 сентября (7 октября) 1793 года. Добрался до особняка посольства. Долго стонал, охал, жаловался на плохую дорогу, пыль... Не принял представителя августейшего двора — «немощен, едва дышит». А сам передохнул и... непоздним вечером принял «неустановленное лицо из турок, с которым имел долгий разговор на ихнем басурманском языке, всех прежде удалив...».

Мы не знаем всех подробностей этой беседы, но, по дошедшим до нас свидетельствам западных посольств, во все глаза доглядывавших за российским посольством, русского посла интересовало всё, включая, казалось бы, совершенно несущественные детали. В частности, «лицо» сообщало: «Великий везир Ахмет-паша немного знает по-французски, чем очень гордится; терпеть не может шербету и не сидит на мягком...» Чепуха? Только состоявшаяся на другой день встреча с великим везиром «поражала всех сердечностью и взаимным политесом». Великий везир с Кутузовым провели почти всю беседу на турецком, лишь изредка переходя на французский. Присутствующие на приёме европейские дипломаты только ахнули — конфиденты!

Когда же везиры и сам султан Селим III слегка посетовали, что так долго двигалось посольство, М. И. Кутузов, будучи отличного здоровья (как бы иначе перенести ему две сквозные раны в голову), застонал, заохал, назвал хворобы, которыми маялся и более молодой султан, — прострел в спине да ещё жжение в правом боку.

Беседа велась через толмача-переводчика, но в самом деликатном месте разговоров о здоровье Кутузов сам заговорил на хорошем турецком языке и поделился с султаном и его свитой медицинскими сведениями. Русский посол блеснул знанием рецептов — и восточных и европейских (заранее припасённых и умело вплетённых в разговор). Придворные и сам султан удивлялись, «каким образом человек, ужасный в боях, мог быть столь любезен в обществе».

Ах, поэт и реформатор Селим III! Знать бы ему, что наш Михаила Ларионыч не двинулся в путь из Дубоссар, пока в любимом сафьяновом портфеле аккуратно не улеглись словесные портреты всех придворных и «характеристические черты» самого султана. Вряд ли знал султан и то, что более двух десятков молодых людей, составивших позднее ядро Военно-топографического бюро при Главном штабе России, тщательно снимали во время неспешного посольского движения планы местностей, места возможных стоянок войск, колодцы и прочее, что могло пригодиться русской армии при её возможном движении к османской столице.

Куда спешить, когда надлежало и самому разобраться в весьма запутанных отношениях султанского двора и с державами, и с вассалами, собрать сведения и доложить в Петербург о привычках и намерениях едущего в русскую столицу посла Великой Порты. Ну а то, что среди проводников по России при Расыхе-эфенди, рекомендованных ему крымскими мурзами, оказался человек, отлично знакомый Кутузову, знавший и по-русски и по-турецки, так на то и есть служба...