Александр Тамоников - Кровь на Дону

— Уже за крепостью, давай, вперед, иначе взрывами накроет.

Горбун, подняв шестопер, погнал коня в конец улицы.

Сбив кучу турок, дружина вылетела на площадь перед воротами. Прогремели взрывы слева. Обрушилась часть каменной стены недалеко от ворот. Через главную башню пройти было невозможно, ее закрыли толпа и повозки.

— К разлому в стене! — быстро сориентировался Дмитрий.

— Но там еще пороховые склады…

— А тут нас перебьют. За мной!

Дружина, смяв нескольких крымчаков, которые пробивали себе дорогу к воротам, ринулась к образовавшемуся в результате подрыва порохового погреба проему. Они успели выскочить наружу в месте, где вал еще не был так высок, и всадники свели коней к небольшому полю. Никто русских не преследовал, никто не стрелял в спину. Дружина спокойно дошла до моста и перешла через Азовку.

В тот же момент прогремел еще один мощный взрыв, и вскоре все стихло. Лишь пламя пожирало постройки, да дым огромным черным облаком окутывал округу.

Дружина понеслась к возвышенности. Там Савельев остановил свою небольшую рать и послал наверх Власа Бессонова. Тот, не успев подняться, крикнул:

— Турки, сотня, это погоня, князь!

— Откуда она взялась? Но ладно, давай быстро вниз, уходим восточнее и отрываемся от преследования саженей на триста. — Он указал направление, и дружина пошла к небольшой роще.

Турки все же увидели уходивших русских, и сотник, отвечавший за охрану посада, решил отомстить дружине. Повел свою сотню через Азовку вслед русской рати.

— Пошто отклоняемся на восток, князь? — спросил у Савельева Гордей.

— Увидишь. Иди точно в указанном направлении.

Дружина прошла с версту, был уже виден Кельберек, как шедший в замыкании Влас Бессонов передал, что турки догоняют, стрелы их еще не достают, но скоро достанут. Пока расстояние саженей в двести.

Савельев кивнул, но упрямо вел дружину в том же ритме, не ускоряя коней, наказав ратникам скучиться и продвигаться единым отрядом в три шеренги друг за другом.

Гордей Бессонов понял замысел князя, когда со стороны холмов ударили пушки и пищальники рати княжича Долгинина.

И это оказалось совершенно неожиданным для турок. Разрывы ядер, начиненных шрапнелью, повалили треть сотни, два десятка выбили пищальники, но полусотня упорно продолжала гнаться за дружиной.

— За первыми турками идет еще сотня! — крикнул Влас.

— Продолжать отход, отворот к Кельбереку! — наказал Савельев.

Дружина подошла к старой крепости, когда на полторы сотни турок с востока обрушились пять сотен ратников Долгинина. Значительный перевес в числе сыграл свою роль. Ратники княжича разгромили турок. Удалось бежать всего паре десятков «прославленных», «непобедимых» янычар.

Рать Долгинина встала на месте сечи, туда же переместился наряд с десятью полевыми пушками, на фланги отошли десятки пищальников. Долгинин приготовился и дальше прикрывать дружину. Но ни турок, ни крымчаков пока больше не было.

Дружина вошла в крепость.

Горбун, завидев Агиша, бросился к нему, соскочив с коня:

— Ильдус, где Лидуха?

— Да погодь ты, Анвару помощь нужна.

— То пошто Лида не окажет ее? Она же знахарка, а не тока стряпуха.

— Осип… знаешь… нету больше Лидухи.

— Как нету? — ошарашенно прошептал Горбун.

— Отойдем, Осип, — подойдя, взял его за руку Савельев и отвел ратника к цитадели: — Понимаешь, Осип, там у арсенала получилось так, что Баймак, который должен был подорвать склады, получил ранение. Прикрывая его и Лидуху, погибли касимовцы. Турки наседали. Лиде никто не давал поручения или задания идти на подрыв, она пошла сама. Если бы не Лидуха, то мы и не выполнили бы задание, и все полегли бы в крепости. Вечная ей слава, Осип, и вечная память, она будет всегда в наших сердцах и молитвах!

— Я же говорил, давай пойду вместо нее. И она бы выжила, — нервно дернул головой Горбун.

— Но погиб бы ты, а Лидуха не смогла бы без тебя.

— А я смогу?

— Время, Осип, лечит.

— Эх, князь, отнял ты у меня самое ценное. Для чего теперь жить? Пошли обратно в Азов! Я за Лидуху отомщу, десяток басурман, но прибью!

— Негожие слова говоришь. Да это не ты, это отчаяние в тебе говорит. То, что ты предлагаешь, не месть, а самоубийство, то великий грех у православных. Или ты уже не считаешь себя православным?

— Пошто ты так? Я… — Осип недоговорил и отвернулся.

Савельев впервые в жизни увидел, как богатырь, прошедший и огонь, и воду, и медные трубы, заплакал. Слез видно не было, только вздрагивали плечи.