Александр Коломийцев - Эллада

За обедом, возобновляя уговоры, Пахет вновь заговорил о трагедии. Постоялец, принося тысячу извинений, благодарил за приют и доброе отношение, но твёрдо стоял на своём, просил сделать расчёт. Обед закончился тягостно, без обычных возлияний.

Анаксимандр готовился ко сну, в комнату вошёл Пахет, плотно закрыл дверь, сел на кровать.

— Садись, — кивнул постояльцу, — разговор есть.

О том, что разговор предстоит неприятный, чувствовалось по ускользающему взгляду, выражению лица, словно книготорговец решился на отчаянный шаг, который, вероятно, принесёт массу неприятностей, но тем не менее он его сделает. Предчувствуя недоброе, Анаксимандр сел рядом, уронил руки на колени.

— Думаешь, я не догадался, что ты бежал из рабства? — начал Пахет. Всё же «беглым» он его не назвал, и это вселяло надежду. — Не сразу, со временем, но я понял истину. Да и как было не догадаться? Человек ты образованный, это сразу видно, стоит лишь заговорить с тобой, а руки заскорузлые, в мозолях. С какой стати образованный человек возьмётся за работу, недостойную свободного эллина? Да не хлебопашец, ремесленник какой-нибудь, а купец, знающий наизусть трагедии, постигший философские размышления. И другое. Ты ни разу не сходил в городские бани. Какой образованный человек откажется посетить бани, пообщаться с равными себе? Твои отговорки выглядели смехотворно. Причина одна — тебе есть что скрывать. Скорей всего, следы побоев на теле. И рана на лбу, по твоим словам, никак не заживёт, а ты ни разу не обратился к врачевателю. Но ты мне понравился, и я не стал доискиваться ответов. Да и понял я, судьба жестоко обошлась с тобой, но боги смилостивились и позволили тебе спастись. А кто я такой, чтобы перечить воле бессмертных? Да и какой мне прибыток выдавать тебя? Тебя бы забрали, а кто бы переписал мне столько папирусов, обучил письму рабов? Так-то вот.

— А теперь, что ж, решил донести? — спросил Анаксимандр, кривя губы, сжимая кулаки.

— Могу и донести, — с вызовом ответил Пахет. — Хотя лишние хлопоты мне ни к чему. У меня предложение. Ты делаешь два списка трагедии, я молчу и оплачиваю твоё плаванье. Что скажешь?

— М-м-м, — сжав кулаки, Анаксимандр застонал, помотал головой. — А какая уверенность, что не донесёшь после?

Пахет положил руку на плечо постояльца.

— Моё слово. Я сдержу обещание, будь уверен. И, второе, повторяю: мне не нужны лишние хлопоты, я слишком стар для них. Да и не хочу я тебе зла, поверь. Ты человек честный, это мне доподлинно известно. Нил проверял твои расчёты с покупателями, всё сошлось до обола, ты ничего не утаил от меня. — Анаксимандр втихомолку злорадствовал, не там хозяин ставил соглядатая. Пахет глуховато, словно уже корил себя за решительные требования, спросил: — Ну что, уговор?

— Уговор, — через силу ответил Анаксимандр.

— Вот и хорошо, вот и хорошо, — запричитал Пахет сладеньким голосом, похлопал по плечу, засеменил из комнаты.

Трагедию Анаксимандр переписывал и днём, и ночью. Днём писал в лавке, затем дома, для чего в его комнате поставили стол и две лампы.

Через пару дней после решительного разговора Архедика, улучив момент, шепнула:

— Почему не уезжаешь? Ведь ты мучаешь меня. Сил моих нет. Уезжай скорей, прошу.

Женщина и вправду выглядела неважно: лицо осунулось, подглазья украсили тёмные круги. Глупый муж приписывал состояние жены неведомой болезни и сам позвал врачевателя.

Полнотелая нимфа глядела вдаль круглыми, навыкате, глазами. Солёные брызги кропили румянощёкое лицо, чаши мраморно-белой груди, собирались в струйки, стекали по животу, возвращались в море. Анаксимандр не уходил с носа галеры, проводя все дни на палубе, даже и ночевать иной раз оставался на свежем воздухе. Галера на вёслах обогнула южную оконечность Эвбеи, миновала Кеос. Ровный зефир туго надул чёрный квадратный парус, и корабль помчался, обгоняя волны. За Кеосом его нагнали учебные афинские триеры, расставшиеся с купцом, миновав Делос. Этот участок пути прошли спокойно, не опасаясь встречи с эвпатридами удачи [45] Пиратами. . После Делоса разыгрался шторм, мореходы едва успели дотянуть до Патмоса и провели на острове четыре дня.

Когда галера отворачивала от берегов Аттики, Анаксимандр не выдержал, перешёл на корму, долго глядел на скорее угадывавшиеся, чем проглядывающие на горизонте горы, пока побережье не скрылось за окоёмом. Там, в лесах, прошедшей осенью, избитый, чуть живой, он обретал свободу, шарахаясь от каждого звука.