Александр Коломийцев: Эллада

Улицы города во всякий день полнятся жизнерадостным людом, спозаранку стучат молотки ремесленников, торопятся в школу юные граждане, трудолюбивые рабыни не отходят от ткацких станков, гавани не устают принимать тяжело гружённые купеческие галеры. Годы отсчитывают олимпиады, складываются в столетия, время течёт медленно, и словно ничего не меняется. Как и столетия назад, плещется море, носятся неугомонные ветры, превращая бирюзовую гладь в кипящий котёл. Есть старики, умудрённые жизнью, готовящиеся к последнему плаванию, есть бестолковая молодёжь, мнящая, что она иная. Но нет, всё меняется, ныне Милет не тот, что прежде. Хронос неумолимо отсчитывает мгновенья, хои [1] Мера жидкости, чуть более трех литров. Использовалась для измерения времени в водяных часах — клепсидре. , дни, годы. Человек рождается, из детства переходит в юность, молодость, зрелость, старость. Подобно человеку, города, государства из бурной молодости переходят в наполненный энергией расцвет, за которым следует затухание. Но в отличие от человеческих метаморфоз, в переменах, изменяющих государство, повинно не безучастное ко всему и неумолимое в своём движении время, а события, обстоятельства, творимые людьми и не всегда понятные самим же людям своими последствиями.

Сорок лет минуло с тех пор, как варвары, обозлённые верховенством милетян в восстании подвластных персидским царям ионийских полисов, ворвались в город и учинили невиданный погром. Мужчины пали на поле брани, прекрасные милетянки подверглись разнузданному насилию. Пылали жилища, рушились храмы, безбрежный эфир наполнился стонами и душераздирающими воплями. Главный порт не спасли стоявшие на страже мраморные львы — краса и гордость Милета, разграбленные склады опустели, рухнула колоннада, от храма Аполлону не осталось камня на камне.

Корабли со всего света, со всей необъятной Ойкумены приязненно и радушно встречала Львиная бухта. С Понта Евксинского, из Абидоса, Кардии, Синопа, Ольвии, Пантикапеи, Мемфиса, Афин, Коринфа, Мегар, Финикии, Крита стремились в гостеприимную гавань купцы. Чем только не полнились портовые склады; всякий товар, и вывозимый, и ввозимый, находил здесь надёжное укрытие. Понтийская пшеница, краски, милетские узорчатые ткани, розовое масло, афинская керамика, слоновая кость, хиосское вино, оружие, выкованное лакедемонскими кузнецами, оливковое масло, без которого немыслима жизнь эллина, — всё было здесь. Но не к добру цвёл и богател Милет. Лакомым куском стали эллинские города для персидских царей. Не устояли против персов эллины, расселившиеся по берегам и островам Эгейского моря, Пропонтиды. Обложил Кир подпавшие под его власть города непомерной данью, лишил воли. Царская алчность не имела пределов, росла и дань. Скудели рынки, портовые склады. Не полноправными гражданами, свободными в своей воле, чувствовали себя эллины, а царскими рабами. Не выбирали архонтов, не сходились на народные собрания, дабы решать по своему разумению государственные дела, ибо хозяйничали в отчинах царские наместники и тираны. Возмутились милетцы, скинули тирана, вновь зашумело народное собрание. Вслед за Милетом поднялась вся Иония, острова малые, Кипр. Полетели царские сатрапы вверх тормашками, как подстреленные вороны с тополей. Но сила силу ломит. Прошлись царские каратели по восставшим городам огнём и мечом.

В дыму пожарищ померкло солнце. Жадные, ненасытные грабители грузили добытые не трудом, но мечом богатства на скрипучие арбы и отправляли в бездонное чрево Персидского царства.

Завидущим глазам и несметной добычи показалось мало. Нечестивец Ксеркс, царевичем поставленный отцом во главе карательного войска, ограбил святая святых — Дидимейон, жилище Аполлона Дидимского. Вслед за караванами с богатой добычей в Персидскую державу потянулись толпы невольников. Слетелись стервятники на поживу. Как скот, перебирали персидские вельможи уцелевших эллинов, выбирая рабов.

Но не смирились сердца свободолюбивых милетян с рабством. У погибших повстанцев остались дети, избегнувшие угона в Персию. Жажда священной мести, дух вольности, любовь к поруганной отчизне питали ненависть, укрепляли непокорность угнетателям. Олимпийцами установлено — от лона матери до могильной ямы или погребального костра жить эллинам свободными, рабство — удел варваров.