Антал Серб - Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

А теперь, как и подобает, мы в заключение вкратце познакомим читателей с дальнейшими судьбами наших героев. О короле и королеве уже написано достаточно. Известно, что они вышли на авансцену Истории, приняв мученический венец. Мы расскажем, что стало со всеми остальными.

Жанна де ла Мот, сбежав в 1787 году в Англию, некоторое время купалась в лучах славы, процветая на литературной ниве за счет всеобщего интереса к процессу об ожерелье. Но вскоре этот интерес пошел на убыль, что явилось для нее сильнейшим ударом, от которого ей уже не суждено было оправиться. Она начала опускаться и, впав в страшную нищету, докатилась до самого дна лондонского общества. В 1791 году, по-видимому в припадке истерики, она выбросилась из окна и разбилась насмерть. Де ла Мот пережил свою жену на сорок лет, о его судьбе нам мало что известно, но, во всяком случае, она складывалась не слишком удачно. На старости лет он вернулся во Францию и в 1831 году закончил свои дни в парижском приюте для бедняков. Роковое «сокровище нибелунгов» не принесло ни одному из них ни счастья, ни богатства.

Роган два года провел в изгнании, после чего ему разрешено было вернуться в Страсбург. Это произошло как раз в канун революции. Как лицо высшего духовного сана он вошел в состав Генеральных штатов. Позже его обвинили в контрреволюционных происках, но он отказался явиться в суд. С 1793 года Роган возглавлял епископство в Эттингейме. А когда в девятую годовщину республики директория заключила с папой римским конкордат, который давал ей право назначать епископов без согласия апостольской столицы, он сложил с себя епископский сан и вернулся в свой замок, где и умер в 1803 году, — всеми забытый, гордый и молчаливый осколок Старого Режима.

Николь д’Олива после сенсационного процесса приобрела исключительную популярность. Молодые люди из самых аристократических семей наперебой добивались ее благосклонности. Д’Олива сначала отдавала явное предпочтение Блонделю, своему молодому адвокату, который проявил столько усердия, чтобы доказать ее невиновность; но потом из множества воздыхателей вновь выбрала верного Туссена де Бозира, отца своего ребенка. Ходили слухи, что впоследствии, во время революции, он стал тайным полицейским осведомителем.

Мадам Кампан до самого конца сохраняла трогательную и самоотверженную преданность своей госпоже, а после ее гибели основала женскую школу в Сен-Жермен-ан-Ле. Затем Наполеон поручил ей руководство институтом благородных девиц в Экуане. По иронии судьбы, для мадам Кампан, которая благополучно пережила и революцию, и наполеоновскую диктатуру, не нашлось места у ее прежних хозяев — Бурбонов, вернувшихся на свой трон. Тогда она взялась за мемуары, задавшись целью обелить память покойной королевы, чем и занималась до самой смерти, последовавшей в 1822 году.

Калиостро и его жене были уготованы судьбой более суровые испытания. Процесс об ожерелье ознаменовал для великого мага тот переломный момент, с которого его жизнь пошла под откос. В Лондоне, куда он отправится после десяти месяцев, проведенных в Бастилии, его будут преследовать сплошные неудачи. Ни одно из его начинаний не возымеет успеха.

Перед тем как покинуть Францию, он затеял процесс против коменданта Бастилии де Лонэ и полицейского инспектора Шенона, который опечатал квартиру Калиостро после ареста. Он обвинил их в халатности, приведшей к тому, что у него похитили деньги и драгоценности на общую сумму 150 000 ливров, и кроме того потребовал 50 000 в качестве компенсации за нанесенный ему моральный ущерб. Но поскольку в протоколе было зафиксировано, что все вещи ему возвращены, и, по его словам, он очень доволен тем, как с ним обращаются в Бастилии, то шансы выиграть этот процесс заранее сводились к нулю.

В Лондоне он приложил массу усилий, чтобы вернуть себе славу чудо-доктора, но англичане оказались на редкость невосприимчивыми к его методам лечения. Он попытался войти в контакт с местными жрецами оккультных наук, а также связаться с масонами, но благоразумные англичане сторонились незадачливого итальянца, вечно обуреваемого сумасбродными идеями.

Вдобавок ко всему здесь он приобрел себе опаснейшего врага в лице Шарля Тевено де Моранда. Это был самый гнусный субъект из всех французских газетчиков и памфлетистов, которыми в то время кишело лондонское дно. Он больше уже не писал памфлетов, став наемным борзописцем и получая солидные субсидии от французского двора. Разбойник превратился в ревностного лакея, стоявшего на страже интересов короля. Он редактировал выходившую в Лондоне на французском языке газету «Европейский курьер», из которой французское правительство черпало сведения об умонастроениях, царивших в английской столице.