Сесил Рот - Иудеи в Венецианской республике. Жизнь в условиях изоляции

Проповедь в Италии к тому времени имела четкую структуру даже в самых маленьких общинах. В Венеции особенно ценили красоту проповедей. Во всех синагогах регулярно произносились речи; но официальные проповеди читались в Scuola Spagnuola, поскольку она была самой большой. Привилегией на проповедь в Субботу покаяния, между Новым годом и Судным днем, обладала Scuola Grande Tedesca. В случае смерти кого-либо из членов общины, отличавшегося особыми ученостью и набожностью, читали особые поминальные проповеди, которые обычно повторялись через месяц и через год после даты смерти. Обычным временем для еженедельной проповеди были часы перед дневным субботним богослужением. Как правило, проповеди читали на итальянском языке с вкраплениями иврита; хотя в Левантийскую синагогу иногда приглашали ученых гостей с Востока, которые обращались к собравшимся на ладино, а в общине «западников» проповеди обычно произносили на португальском языке. Однако замечания проповедника обычно делались на иврите; и в течение долгого времени именно на иврите издавались те проповеди, которые их авторы хотели увековечить, — например, проповеди Леоне да Модены и Мозеса Альфаласа [17] 17 В XVIII веке в Венеции была опубликована проповедь Рафаэля да Силвы на португальском языке. Первыми опубликованными на итальянском стали две проповеди д-ра Исаака Колле, которые он прочел в Немецкой синагоге в Субботу покаяния в 1714 и 1715 годах соответственно. .

Различные ученые гетто остро конкурировали за то, кого из них выберут проповедовать; у каждого счастливчика появлялись завистники. Чтение проповеди считалось привилегией для самых красноречивых, но не обязательно для самых ученых. Поэтому проповедник (который получал ежегодный гонорар в размере ста дукатов) редко был официальным раввином. В других местах Италии, как, несомненно, и в Венеции, следовали христианскому обычаю, когда на кафедру ставили песочные часы, чтобы напомнить проповеднику о регламенте; правда, многие сомневались в допустимости применения песочных часов в субботу.

Примечателен широкий спектр проповедей, которые читали в гетто. Они отражали ассимиляцию иудейской и итальянской культур, столь характерную для тамошней жизни. В проповедях цитировались не только еврейские, но и древнегреческие, латинские и итальянские классики. Аристотеля и даже Виргилия цитировали почти с таким же почтением, что и Мишну или Маймонида.

Венецианские евреи славились своим красноречием; послушать проповеди в синагогах часто приходили и христиане. В дни расцвета гетто в число слушателей одаренного проповедника часто входила городская элита — священники, иностранные посланники, патриции, а иногда даже приехавший с визитом принц. Чаще всего гости восхищались, хотя их отношение не всегда было дружеским. Однажды, в середине XVII века, некий монах по имени Лукосино так возмутился услышанным, что отправился к властям с доносом. Городские власти издали указ: ни один еврей не имеет права проповедовать, если среди слушателей присутствуют неевреи. Кроме того, евреи в своих проповедях ни при каких обстоятельствах не имели права касаться вопросов веры. Однако, судя по всему, этому распоряжению подчинялись не слишком строго. В 1663 году Филип Скиппон, англичанин, посетивший Венецию в ходе кругосветного путешествия, слушал в гетто проповедь об Иакове. В своих записях он отметил любопытную подробность: голова проповедника была покрыта. Уже во второй половине XVIII века, когда обстановка радикально изменилась во многих отношениях, в гетто снова стали приходить католические священники и патриции, если ожидалась проповедь особенно красноречивого оратора.

Каждую субботу религиозная жизнь достигала своего пика. Во второй половине дня в пятницу гетто начинало меняться. Постепенно стихали шум и суета будних дней. Соседние с гетто улицы заполнялись фигурами в красных шляпах, которые спешили домой. За час до заката трубач, специально нанятый для такой работы, подавал сигнал в Новом гетто, и все заканчивали дела. Одновременно раввины собирались вместе и обходили гетто, дабы убедиться, что к дню отдыха сделаны все приготовления. Те же формальности повторялись через полчаса и через три четверти часа, когда делалось последнее предупреждение. Затем все лавки закрывались; верующие шли в синагоги. На следующие двадцать четыре часа вся деловая жизнь замирала. Банки не работали; окна в домах были закрыты ставнями. Какими бы срочными ни были потребности любого нееврея, ему бесполезно было приходить в гетто за деньгами. По тогдашним законам в субботу еврея даже не могли вызвать в суд.