Никита Тихомиров: Хождение в Похъёлу

В полном безмолвии простояли они у укутанного пушистой кухтой ельника, пока суури не превратились в тёмные точки, исчезающие в сверкающей мутной белизне промороженного утра. А потом понуро побрели к хижине.

На целых два дня задержались братья на краю леса после проводов стада, набираясь сил и заживляя раны. Трескучие морозы обволокли землю и придавили всё живое, которое попряталось в норы, забилось по щелям и в глухую непроходимую чащобу. В ушах стоял звон он мертвенной тишины.

Атхо и Алмори выбирались из своей хижины, только чтобы справить нужду да пополнить запас дров. Нечего было и думать об охоте. Питались остатками добытого ранее. В кувасе не гас огонь: братья поддерживали маленькое пламя днём и ночью, по очереди подкладывая валежник.

Вечером второго дня они начали готовиться в путь — укладывали вещи в мешки, проверяли и подлаживали оружие. Изрядная доля времени ушла на подлатывание совсем уже обветшавшей одежды, которая представляла собой груду штопанных-перештопанных лохмотьев с наспех нашлёпанными свежими заплатками. И теперь, готовясь к скорой, как они надеялись, встрече с людьми, они ощутили всю неприглядность своего внешнего вида. Походили скорее не на охотников Маакивак, а на выходцев из Туннело, невесть как попавших в мир живых. Не приняли бы их сородичи за оборотней, да не закидали бы стрелами! Тем не менее, заботы вернули им хорошее расположение духа. На сердце было легко, ведь впереди им предстояли радости долгожданной встречи.

Оставалась лишь невысказанная печаль о брате. Где он, что с ним — оставалось неведомым. Жив ли, мёртв — неизвестно. Началась зима, а он так и не вернулся. Это настораживало и будило дурные предчувствия. Как переживёт человек зиму один-одинёшенек в дикой глуши, где всё чужое и враждебное, где каждый день нужно сражаться то со свирепыми хищниками, то со злыми духами или голодом? Посильно ли это для смертного? Переможет ли падающие на него невзгоды?

Но человеку положено от начала времён тянуться к светлому, доброму, карабкаться встречь надежде на лучшее. И потому грустные думы о судьбе затерявшегося в дебрях Похъёлы брата отошли в глубины их сознания, оставив по себе лишь горькую червоточинку. Хотелось заглянуть далеко вперёд, в день, когда закончится их длинная тропа.

Перед закатом, когда подрумянившийся диск солнца коснулся тонущего в дымке края земли, они выбрались из куваса и направились в ельник, раздвигая заиндевевшие колючие ветви. Затрещали ломаемые сучья и сухостоины, гулко щёлкая в застоялом воздухе. К хижине вернулись в сумерках, неся по последней охапке валежника, гора которого громоздилась прямо у входа.

Устроившись у щедро сдобренного дровами очага, долго молчали, отогревая замёрзшие руки и налившиеся румянцем лица. Потом тихим вибрирующим голосом Алмори затянул плавный мотив. Он пел без слов хорошо знакомую им обоим песню, которую пела им мать в детстве, укладывая спать набегавшихся за день шебутных сорванцов. Атхо прикрыл глаза и едва заметно стал покачивать головой в такт льющимся звукам. Перед его глазами встало родное стойбище, мать, отец. Оттенённая лёгкой грустью теплота наполнила сердце. Он вздохнул, и из горла его заструились те же переливчатые напевы. Алмори улыбнулся брату, и голос его зазвучал громче и увереннее.

К ночи поднялся ветер. Зашумели-завыли верхушки ёлок, застонали кряжистые листвяги. Атхо с большой неохотой вылез из куваса, понукаемый нуждой, и едва не задохнулся, когда режущий порыв ветра ударил ему в лицо. Он отошёл немного в сторону, справил дела и, втянув голову в плечи, запрыгал обратно к хижине, сквозь заслоненный лапником вход в которую пробивался живительный свет огня. Очередной порыв, толкнувший охотника в спину, оборвался протяжным далёким криком-стоном. Похолодев, Атхо замер и вслушался в отдаляющийся шум ветра, но звук не повторился. Зато начал нарастать новый рокот усиливающегося ветра. Охотник поспешил протиснуться в кувас и заслонить за собой вход.

Отряхиваясь и вздрагивая от проникшего под одежду холода, он подобрался к огню.

— Слышал? — спросил вдруг Алмори.

— Что? — удивлённо поднял глаза Атхо. — А! Да, слышал. Думал, почудилось.

— На голос похоже.

— Ветер, — просто ответил старший брат и встряхнул волосами, лезшими в глаза.

Пора было готовиться ко сну. Алмори взбил охапку еловых лап и лёг, блаженно вытянув ноги и смачно зевая. Брат лениво потянулся и поглядел на свою постель. Да, Алмори прав — пора на боковую. Завтра им выступать. Он встал на карачки и уже полез, старательно перешагивая через разбросанные вещи и оружие к своему ложу, когда до их слуха отчётливо донёсся хруст снега за стенкой куваса. Атхо схватился за древко копья, а Алмори едва успел приподняться на локте, когда лапник, заслонявший вход, резко отъехал в сторону, и запорошенное снегом существо полезло внутрь. Атхо попытался поднять оружие, но не смог, потому что сам придавил древко коленом. Алмори замер в объятиях ужаса, не смея даже вздохнуть.