Эмилио Сальгари - Последние флибустьеры

Несчастный фламандец блаженно храпел под бочками, словно в своей постели.

Буттафуоко и Мендоса взяли это неподвижное тело и передали его гасконцу, который опустил фламандца в чан, даже не посмотрев на дно монументального резервуара; после этого он быстро поставил на место крышку, но не стал как следует подгонять ее, так что воздух мог свободно циркулировать туда и обратно.

— Я не боюсь, что кто-нибудь его найдет, — сказал дон Баррехо, справившись с этой работой.

— Однако можно же услышать, что внутри кто-то сопит или храпит, — усомнился Мендоса, приложив ухо к бочке.

— Ошибаешься, дружище, — ответил гасконец. — Хорошее вино всегда бурлит. Разве оно не булькает, когда начинает ферментироваться?

— Ты бесподобен, дон Баррехо, — сказал Буттафуоко. — Уверен, что с вашей помощью можно без труда увезти сеньориту ди Вентимилья к месту рождения ее матери и получить наследство, оставленное великим касиком.

— Вы хотите сказать, сеньор Буттафуоко, что все еще рассчитываете на мою драгинассу, — сказал дон Баррехо.

— Мы приехали сюда, чтобы забрать вас с собой. Хватит, побыли в трактирщиках. Вы же дворянин, и со шпагой управляетесь куда лучше, чем с бутылками.

— Я и в самом деле начал смертельно скучать и оплакивать былые времена, когда под командой сына Красного корсара шел на приступ какого-нибудь судна или какого-то дома не реже одного раза в неделю. А моя жена?

— Оставь ее здесь, хозяйничать в таверне, — сказал Мендоса. — Когда мы вернемся, тебе не надо будет торговать вином, и Панчита сможет хвастаться драгоценностями и богатыми одеждами, сколько захочет. Пошли, сеньор Буттафуоко.

Они поспешно поднялись по лестнице, накинули плащи, проверили шпаги и кинжалы, а потом, потрепав по щеке прекрасную кастильянку, так что дону Баррехо нечего было и сказать, флибустьер и буканьер осторожно выглянули на улицу.

По-прежнему шел проливной дождь, а штормовой, холоднющий ветрило хлопал ставнями домов и монументальными вывесками магазинов. Издалека доносился мрачный рев Тихого океана, волны которого разбивались об откосы порта.

— Когда мы увидимся? — спросил дон Баррехо.

— Если ты нам будешь нужен завтра, то наше письмо принесет индейский мальчишка, — ответил Буттафуоко. — Тем временем надо постараться побыстрее избавиться от фламандца, чтобы не скомпрометировать себя и…

Буканьер резко прервался и положил руку на рукоять шпаги.

— Кто это сюда идет? — тревожно спросил он.

Пять или шесть человек, одетых в серые плащи и державших в руках фонари, приближались к таверне, бормоча молитвы.

— Похороны в такой час? — удивился Мендоса.

Однако почти сразу же он, поняв, что происходит, разразился хохотом.

— Полиция предупредила отца-настоятеля соседнего монастыря, что твой винный погреб наводнен духами, и вот братья проворно собрались благословлять твои бочки святой водой. Прими их хорошенько и тяни время, как можешь. Сеньор Буттафуоко, смываемся!..

Авантюристы мигом удалились, а шестеро монахов, с хромым пономарем впереди, который нес большой сосуд со святой водой, остановились перед таверной.

Они едва обогнули угол улицы, когда мужчина, до того прятавшийся в густой тени, которую отбрасывал старинный портик, [27] Портик — выступающая перед фасадом здания открытая галерея, которую образуют несущие перекрытие колонны или столбы. бросился по их следам.

Буканьер и флибустьер, оба в хорошем настроении от выпитого в таверне «Эль Моро» вина, спокойно шли своей дорогой, философски воспринимая ливень, который никак не ослабевал. Ни один, ни другой не заметили мужчину, пустившегося по их следам; пройдя одному ему известными переулками, он пытался опередить их.

Сильный ветер обрушивался на крыши домов, то тут, то там скидывая черепицы, а то и срывая флюгера с дымовых труб. Раскаты грома смешивались с грохотом, который Тихий океан, ставший в одночасье бешеным, насылал с невероятной жестокостью на заснувший город.

Они прошли уже с десяток улиц, грязных и разбитых, потому что в те времена испанцы не очень-то заботились о поддержании улиц в порядке; гораздо важнее для них была защита от непрекращающихся атак флибустьеров, наносивших ущерб их процветающей торговле. И вот Мендоса с Буттафуоко оказались перед добротно выглядевшим трехэтажным домом; на входной двери можно было прочесть на монументальной вывеске: