Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

— Вы должны распорядиться им разумно, чтобы годы лишений, в течение которых ваш отец собрал это богатство, не пропали даром, — добавил падре Льобет.

Марти все ещё не мог поверить собственным глазам и немного помедлил, прежде чем заговорить.

— Я призываю Бога в свидетели, что употреблю наследство на то, чтобы исполнить волю отца, для чего прошу вашей помощи и совета. Даю слово, что буду честно и упорно трудиться на благо других людей, чтобы хоть немного искупить то зло, которое мой отец, пусть и невольно, лишь в силу своего ремесла, причинил людям. Если я это сделаю — пусть Господь вознаградит меня на небесах, если же нет — пусть он меня накажет.

Тулуза, декабрь 1051 года

Тайный ход оказался длинным и извилистым, с многочисленными ответвлениями, ведущими в другие помещения или наружу. Карлик нес в руке канделябр, освещая дорогу. Несколько раз им приходилось спускаться и подниматься по высеченным прямо в скале ступеням. Граф прикинул, что они сейчас, должно быть, находятся на уровне оружейного двора. Сверху доносились голоса — это болтали стражники. Вскоре голоса затихли, и граф увидел, как карлик ощупывает стену в конце тупика. Наконец он нащупал какой-то рычаг, и на глазах изумленного графа кусок стены отъехал в сторону, открыв вход в часовенку.

— Это личная часовня графини, — объяснил Дельфин. — Сюда можно добраться только через тайный ход или личные покои графини.

Граф Барселонский оказался в незнакомом темном помещении. Карлик, открыв ведущую в часовню низенькую дверцу, знаком пригласил графа следовать за ним и сказал:

— А сейчас извольте подождать здесь. Я доложу госпоже.

Недолго думая, Дельфин исчез за боковой портьерой вместе с канделябром, а Рамон Беренгер тем временем разрывался между радостным предвкушением и чувством вины перед человеком, которому он собрался отплатить черной неблагодарностью за гостеприимство, похитив его жену.

Свет лампады окрашивал все вокруг в красноватые тона. Глаза графа понемногу привыкли к темноте, и вскоре он уже смог различать контуры предметов. Рамон Беренгер опустился на скамью и стал молиться:

— Всемогущий Господь, судьба влечет меня в пропасть. Ты привел меня к этой женщине, не дав возможности ее любить. Ты допустил, чтобы она ослепила мой взор и лишила меня воли. И теперь я прошу твоего милосердного прощения за то, что собираюсь сделать — если, конечно, она согласится... Прости меня, о Боже... Ради нее я готов пожертвовать бессмертием души и ввергнуть себя в адское пламя...

И в эту минуту, в ореоле света лампадки появилась Альмодис в скромном домашнем платье и со свечой в руке свечу. Пламя которой вспыхивало в такт ее шагам, и тени на стенах часовни вздрагивали, словно живые.

Заметив в глубине нефа Рамона, графиня Тулузская направилась к нему. Он шагнул навстречу и, встав на одно колено, склонился, чтобы поцеловать протянутую руку. Затем он поднялся, их взгляды встретились и сказали больше, чем любые слова.

Альмодис, не выпуская руки графа, медленно потянула его за собой. Тусклый свет луны просачивался внутрь сквозь цветные стекла витражей. Не сводя с графини завороженного взгляда, Рамон Беренгер последовал за ней в комнатку позади алтаря — там священники переодевались к литургии. Альмодис медленно повернулась и на глазах изумленного графа при свете двадцати свечей из двух огромных канделябров начала сбрасывать одежду: сначала на пол соскользнула расшитая накидка, затем — нижние юбки и, наконец, сорочка.

Под конец она распустила толстую косу ослепительно-рыжих волос и предстала перед ошеломлённым графом во всей безупречной наготе. Рамон Беренгер, который до сих пор занимался любовью с обеими жёнами при тусклом свете единственной свечки, под неустанное бормотание молитв, причём обе всегда были в длинных ночных сорочках, мало что позволявших разглядеть, не мог отвести глаз. Графиня поднялась по лесенке на огромную кровать и жестом велела следовать за ней. Потрясенный граф сбросил роскошное одеяние и взобрался на ложе, словно бросился на штурм вражеского замка. Когда он уже собрался исполнить ту роль, что природа предназначила мужчинам, Альмодис его остановила.

— Не торопитесь, — прошептала она. — Давайте насладимся этими минутами счастья — возможно, единственными в нашей жизни.

И нежно коснувшись правой рукой его плеча, заставила его лечь, а потом взобралась сверху. Роскошная рыжая грива рассыпалась по ее плечам, закрыв лицо цвета слоновой кости; графиня припала к его губам. Рамону Беренгеру, графу Барселоны, Осоны и Жироны, казалось, что он вот-вот умрет от блаженства, ему хотелось, чтобы эти минуты длились вечно, а что думает по этому поводу Господь, его совершенно не интересовало.