Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

— А я надеюсь, что этот день никогда не настанет.

— Зачем вы так говорите? — обиделся Марти.

— Негоже нам просить благодеяний от христиан.

Тулуза, декабрь 1051 года

В памяти Рамона вновь и вновь вставали картины той ночи. Случившееся казалось ему призрачным и нереальным. Он вспомнил, как вскоре послышался стук в маленькую дверцу, ведущую в часовню, напоминая любовникам, что их время истекло. Он вспомнил, как графиня вскочила с постели и поспешно накинула на плечи шаль, прикрыв чувственные изгибы тела. Образы теснились в его памяти, опережая друг друга. Он смутно помнил шепот Альмодис и ее стройную фигуру, застывшую возле двери; как он догадывался, она разговаривала с карликом. Помнил, как, подчиняясь знаку графини, снова оделся и вновь припал к ее губам долгим поцелуем. Наконец, любовники оторвались друг от друга с такой неохотой, словно отдирали клочки собственной кожи. Последние слова графини до сих пор отдавались эхом у него в голове:

— Завтра в полдень Дельфин проводит вас в мой личный садик. Нам есть о чем поговорить.

Карлик благополучно проводил графа в его покои. Перед тем, как откланяться, он сказал, что придет завтра. Рамон напомнил ему о графе Тулузском.

— Не беспокойтесь, — ответил Дельфин. — В это время он всегда принимает серные ванны, приносящие ему облегчение. Так что до двух часов пополудни его не будет в замке.

Потом, лежа без сна на необъятном ложе, граф обдумывал дальнейшие планы, которые в любом случае напрямую зависели от завтрашних слов Альмодис. План был весьма рискованным и почти безнадежным. Когда Рамон отправится в Жирону к бабке, один из его верных рыцарей, Жильбер д'Эструк, во весь опор помчится в Барселону с поручением.

Рассвет застал графа стоящим у окна спальни в полной уверенности, что ночью ему приснился чудесный и несбыточный сон. Это чувство не покидало его, пока не пришел Дельфин, чтобы проводить в личный сад графини. Это был уединенный уголок между апсидой часовни и личными покоями графини, сюда вела та же маленькая лестница с перилами, что спускалась до второго этажа. Между двумя цветниками под пышной магнолией стояла каменная скамья, по словам карлика, любимое место его хозяйки.

Из укромного уголка доносился шелест бегущей воды. Дельфин бесшумно исчез, и Рамон Беренгер, граф Барселонский, остался в одиночестве, взволнованный и растерянный, словно солдат перед первым боем. Когда же на верхней ступени лестницы показалась графиня Альмодис, его сердце радостно забилось — ведь он понял, что это не сон. Фиолетовое блио с рукавами, пышными на плечах и туго обхватывающими запястья, выгодно подчеркивало ее великолепную фигуру. Заплетенные в толстую косу роскошные рыжие волосы спадали на правое плечо. Рамону показалось, что его посетило видение из другого мира. Альмодис подошла с улыбкой, уверенная в своей неотразимости, и протянула руку для поцелуя; затем, не отнимая руки, усадила его рядом на каменную скамью.

— Сеньора, вы уверены, это достаточно надежное место?

— Самое надежное место во дворце. Здесь я всегда исповедаюсь. Сюда приходит только аббат Сен-Жени, и только по моей просьбе.

Альмодис де ла Марш была не только необычайно красивой, но и весьма умной женщиной, искушенной в политике, но страстно мечтала лишь об одном: самой решать свою судьбу, не отдавая ее больше в руки тем, кто принес ей столько страданий. Помедлив несколько мгновений, показавшихся Рамону вечностью, она наконец заговорила:

— Мы оба прекрасно знаем, для чего мы здесь.

— Сеньора...

— Молчите, граф; доверьтесь мне.

Рамон, дрожа от волнения, схватил Альмодис за обе руки и прижал их к груди.

— О том, что произошло вчера, я прежде лишь читала в древних текстах, а до сегодняшнего дня была уверена, что любовь — лишь выдумки трубадуров и поэтов. Я знаю, вы чувствуете то же самое. Не спрашивайте, откуда мне это известно, но с той минуты, когда вы вчера утром вошли под своды тронного зала, я поняла, что не в моих силах с этим бороться. Я еще могла бы усмирить сердце, если бы мое чувство осталось безответным, но наши сердца забились в унисон, а значит, судьба все решила за нас. Я никогда не знала счастья, но меня это и не беспокоило. Я зрелая женщина, но до вчерашнего дня это чувство не тревожило моего сердца. Первый мой брак был аннулирован, второй — расторгнут, но ничто прежде не вызывало в моем сердце такую тоску, какую я ощутила этой ночью. Моя жизнь, граф, потеряет смысл, если у меня не будет надежды хоть изредка вас видеть.