Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

Дыхание женщины становилось все более прерывистым.

— Даю вам отпущение именем Господа, — произнес священник.

— Но я еще не исповедовалась.

— У вас нет грехов.

— Есть, падре. Ненависть.

— А у кого ее нет, дочь моя?

Женщина испустила очередной мучительный вздох.

Эмма закрыла глаза, пока Эудальд исполнил последний обряд.

Марти, сидящий с другой стороны постели, взял в ладони ее правую руку.

На миг взгляд матери остановился на сына.

— Как бы мне хотелось пожить ещё немного, чтобы увидеть рядом с тобой женщину, которая подарит мне внуков, — призналась она.

Именно в эту минуту Марти вдруг понял, что на свете есть лишь одна женщина, от которой он хотел бы иметь детей. Но Руфь, как объяснил ему по дороге священник, отказалась от его предложения фиктивного брака и предпочла покинуть его кров, чтобы не подвергать Марти опасности.

— Благослови тебя Бог, — прошептала умирающая, и глаза ее закрылись, чтобы больше никогда не открыться. Она испустила последний вздох, и безмятежная улыбка застыла на ее лице.

Марти поднялся на ноги; увидев выражение его лица, Эудальд не на шутку испугался.

— Клянусь Богом, тот, кто это сделал, заплатит сполна! — воскликнул Марти.

Эудальд взглянул на него с каким-то странным выражением, словно внутри у него боролись между собой священник и воин.

— Это, нехорошо, Марти, — произнёс он, — жить, съедаемым ненавистью. Месть неугодна Богу.

— Это не месть, Эудальд. Это справедливость. Даже в Библии сказано: «Око за око, зуб за зуб».

В эту минуту у него за спиной раздался голос Жофре.

— Падре Льобет прав. У нас, моряков, есть присказка: «Есть моряки живые и мертвые, мудрые и бесстрашные. Вот только нет бесстрашных и живых». Мертвецов нужно хоронить, Марти. Твоя мать уже встретилась с твоим отцом, пусть покоится с миром.

На следующий день после похорон Эммы и старого Матеу на кладбище возле церкви Кастельо в Эмпурионе, Марти решил посмотреть, что осталось от его имущества. Среди развалин сгоревшей конюшни он обнаружил черепки разбитой амфоры, из тех, в которых перевозили чёрное масло. На одном из черепков стояла дата и его собственный торговый знак.

— Смотрите, Эудальд, — окликнул он священника. — Вот вам и доказательство, чьих это рук дело. Во всем мире существуют лишь два человека, у которых есть подобные амфоры: я и... кое-кто другой. Если вы мне друг, постарайтесь устроить встречу с графиней, когда я вернусь в Барселону; я собираюсь открыть жителям графства глаза на злодейства советника и представить эти осколки как доказательство его преступлений.

— Я сделаю все, о чем вы просите, но повторяю, он опасный противник.

— Если я не сделаю этого ради моей матери, ради Лайи, ради Баруха, я не вправе буду называться мужчиной. Вы мне сказали, что уважаете решение Руфи, потому что у неё своя правда. Так вот, у меня тоже есть своя правда.

— Что ж, поступайте, как знаете.

Марти, пригласив нотариуса, разделил земли своей матери между теми людьми, что на протяжении многих лет делили с ней жизнь, а затем вернулся в Барселону. В сердце его поселились два чувства: любовь к Руфи, в которой он больше не сомневался и решил, что во что бы то ни стало женится на ней; и ненависть к человеку, причинившему ему столько зла: к Бернату Монкузи.

В приемной их никто не ждал. Духовник всемогущей Альмодис сообщил стражнику у дверей, что привел посетителя. Марти никак не мог справиться с нервной дрожью, пробежавшей по спине и охватившей все тело. Эта дрожь охватывала его всякий раз, как он встречался с графиней.

Вскоре боковая дверь приоткрылась, и в дверном проеме показалась внушительная фигура каноника.

— Можете войти, — произнёс он. — Графиня ждёт вас.

Марти поднялся и, взяв со скамьи плащ, последовал за своим покровителем. Пока они шли по узкому коридору в кабинет Альмодис, Эудальд давал ему последние наставления.

— Помните: вы должны говорить по возможности кратко и по существу. Не касайтесь в разговоре каких-либо действий графини, а когда она вас спросит, отвечайте прямо. И разумеется, независимо от того, скажет ли она «да» или «нет», вы ни в коем случае не должны настаивать. И не ведите себя подобострастно, лестью она сыта по горло.

— Не волнуйтесь, это не в моих правилах, ни с графиней, ни с кем-либо еще.

— И если она начнёт расспрашивать, не говорите, что о чём-то узнали от ее шута. Когда мы шли сюда, Дельфин умолял меня молчать. Так что не выдавайте его, иначе мы лишимся весьма ценного союзника.