М. Антрекот - Дело огня

И тут воздух дрогнул и сложился сам в себя…

Тот, кого называли дайнагоном Аоки — впрочем, сейчас в нем трудно было узнать придворного, — стоял в маленькой бамбуковой роще… впрочем, нет, «стоял» — неточное слово. Дайнагон Аоки был маленькой бамбуковой рощей, и дрожащим теплым воздухом в ней и над ней, и даже сухой землей на несколько сяку [31] Сяку — мера длины, примерно 30 см. вглубь.

И он был тремя тенями, что летели сейчас, едва касаясь ступеней, к северным и восточным вратам Фусими Инари Тайсё. Мимоходом свистнул клинок, потный человечек в смешном нагруднике выронил меч из худой руки, и звон падения прогремел для изощренного слуха дайнагона как звон большого гонга.

А потом теплый воздух вдруг исчез, желтая, нет, желто-зеленая морозная полоса скользнула через небо — и дайнагон понял, что он один. Его младших (учеников? рабов? выкормышей — ведь он же кормил их кровью, сначала своей, потом чужой?)… Как ни назови — а их уже не было. Были ровно пылающие призрачным пламенем фигуры у незримой границы — и еще немного живого тепла рядом с ними и в них. Дайнагон темным облаком, тенью приблизился к ним. Один призрачный хранитель стоял в проходе, под аркой с изогнутыми краями, другой поднимался к нему, и их мечи были холодны от темной крови.

Когда убийцы оказались в поле зрения, дайнагон едва не остановился от неожиданности. На верхней ступеньке стояли два очень молодых человека в одинаковых сине-белых накидках. Один — даже ниже самого Аоки. И в их жилах текла теплая кровь. Это не божественные хранители храма, просто волки-оборванцы из Мибу. Дайнагон поднял руку — ладонью вперед, и толкнул воздух перед собой. Мир вокруг них колыхнулся, как отражение в пруду, ветки сливы дрогнули и застыли, а потом невысокий юноша в синей накидке нырнул навстречу. Волна ужаса остановила бы человека, в этом дайнагон был уверен. Ее нельзя было преодолеть ни яростью, ни доблестью, ни… но навстречу ему летели не ярость или отвага, а… спокойное внимание служанки, заметившей пылинку на лакированной поверхности.

Аоки повернул руку, сделал шаг вперед. Что-то рыжее, с теплой кровью, брызнуло из-под ног. Он не упал, конечно же, не упал, не мог упасть, даже не потерял равновесия — только потратил лишнюю долю секунды, неважную в этом плотном мире, обычно не важную…

И еще прежде, чем (тройной выпад: плечо-плечо-горло!) сталь коснулась дайнагона, его обожгло болью, словно плеснуло в него по клинку слепящим солнечным светом.

Одинокая лисья тень на площадке одобрительно кивнула.

— Что скажешь? — спросил фукутё.

— Вот это, — факел в руке Сайто качнулся, — сделано не умением. Только силой.

Что ж, такое они видели — разваленное одним-единственным ударом бревно, обернутое тремя слоями войлока. И от плеча до бедра рассеченное тело в защитном нагруднике, точно таком же, как на Накадзиме, — бывший командир Волков, Серизава Камо (к счастью, ныне окончательно и бесповоротно покойный), славился чудовищной силой и точностью удара. Но оба ночных убийцы сложением ничуть на него не походили.

И крови было мало. Для теплой летней ночи совсем мало. Непонятно мало. Может быть, и в прошлые разы ее не сливали? Может быть, ее просто не было? Или этим нужна чужая кровь, потому что своей нет? С виду — люди как люди, головы при теле, ноги на месте… [32] По японским верованиям, у бродячих покойников ног нет, ниже колен — туман. А с другой стороны, не такой она была теплой, эта ночь, чтобы… сколько там прошло после смерти? пока подождали, нет ли других гостей, пока собрались, ну деление свечки сгорело, не больше, — чтобы оба тела пошли уже пятнами.

— Наш тоже оплыл, — сказал Сайто Хараде. — Но ты же сказал, что у вас было трое?

— Было, — кивнул Окита. — Третьего я достал вон на той ступеньке. Я потом сразу наверх — вдруг еще навалятся? А потом смотрим — нет его.

Те, кто искал недостающего покойника, подтверждали — кровь и даже следы были, а потом исчезли. Обшарили весь склон — мог же труп и укатиться вниз с крутизны, но ничего не нашли.

— А может, он живой уполз, — предположил кто-то, явно из новичков. На него посмотрели с сожалением — что поделать, не знает еще парень, что если Окита сказал «убит», ошибки тут быть не может.

— Стало быть, — заключил Харада, — он был не один. И это такая шишка, что остальные бросили все, чтобы его вытащить. Что за говно, как мы это их проворонили?

— Или, — добавил фукутё-сан, — это был кто-то, кого нам никак нельзя было видеть. Если завтра кого-то объявят больным, будем знать точно.