Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

До сего дня большинство поляков, следивших с помоста за схваткой, не испытывало к московитам добрых чувств, но смелость и упорство Дмитрия невольно заронили в их души зерна симпатии.

Всякая удача боярина сопровождалась одобрительными восклицаниями, каждый промах — возгласами досады. Все это не укрылось от внимания фон Велля.

«Что ж, радуйтесь за своего любимца, — подумал он, стискивая зубы, — тем больнее вам будет, когда я убью его!»

— Государь, остановите бой, умоляю! — пала на колени перед Яном Альбрехтом Эвелина. — Вы же видите, Дмитрий безоружен!

— Никто не вправе останавливать Божий Суд, — сухо ответил Король, — смирись, княжна. Если Господу будет угодно, боярин победит даже с обломком меча!

Отступая, Дмитрий едва не споткнулся о брошенный немцем щит, из коего все еще торчал увязший в нем клевец.

Возблагодарив Бога за помощь, Бутурлин метнул обломок меча в забрало врагу. Это отвлекло на миг тевтонца, и, воспользовавшись его заминкой, Дмитрий нагнулся за оружием.

Наступив на щит ногой, Дмитрий изо всех сил рванул на себя клевец. Он поддался не сразу, и боярину пришлось еще раз пригнуться, уходя от клинка Командора.

Освободить оружие Бутурлину удалось в тот миг, когда фон Велль вновь замахивался на него мечом. Не будь голова боярина ушиблена при падении, он сумел бы увернуться от атаки.

Но боль и усталость ослабляли Дмитрия, лишая быстроты. Не успев отскочить на безопасное расстояние, он угодил под удар тевтонца.

С надрывным скрежетом треснула кольчуга, брызнули в стороны серебряным дождем разорванные звенья. Резкая боль обожгла грудь Бутурлина, вслед за ней по телу горячим ручьем заструилась кровь. Но хотя подарок Воеводы не уберег Дмитрия от ранения, жизнь ему он все же спас.

Кольчуга приняла на себя большую часть ударной силы и, даже треснув, не дала тевтонскому клинку глубоко войти в плоть боярина.

Второй вражеский выпад Дмитрий отразил череном клевца. Теперь уже Командору пришлось отступить перед замахом московита. Клевец был одним из немногих видов оружия, пробивающих немецкую броню.

Но своего Слуга Ордена добился. Бутурлин истекал кровью, и фон Веллю нужно было лишь дождаться, когда он обессилит.

Сквозь щель в забрале немецкого шлема на Дмитрия смотрели глаза, полные ледяной ненависти. И судя по их взгляду, тевтонец торжествовал.

Эвелина в ужасе закрыла лицо руками. Она не могла смотреть на гибель возлюбленного.

— Пан Лев, упроси Государя прервать бой! — обратился к Сапеге Воевода. — Ты же видишь, куда все идет…

— Если бой остановить, боярин проиграет ордалию, — неожиданно жестко ответил старик, — а так у Бутурлина еще есть шанс преломить ход событий…

— Да какой шанс? — горестно вопросил Кшиштоф. — Долго боярину не продержаться. Видишь, как из него сочится кровь?

— Поглядим… — поднял на него взор королевский советник, — …чем все закончится, ведает лишь Господь Бог!

Эвелина молча рыдала.

Дмитрий терял силы. Оглушенный, истекающий кровью, он едва держался на ногах. Сознание его то выныривало из мрака, то вновь проваливалось в темную бездну небытия.

Ноги боярина предательски подкашивались, грозя скорым падением, перед глазами шел черный снег. Он сам не мог понять, как до сих пор не выпустил из рук оружия и умудрялся отбивать выпады закованного в сталь врага.

Тевтонец не спешил. Подобно хищнику, ранившему свою жертву, он ждал, когда она совсем ослабеет и позволит ему нанести решающий удар.

Чутье подсказывало Командору, что ожидание будет недолгим. Взор московита уже под ернулся мутной пеленой, движения утратили ловкость и быстроту. Казалось, он вот-вот упадет.

Но подобный исход схватки не слишком устраивал фон Велля. По правилам ордалии, упавшего врага запрещалось добивать. Боярин все равно бы проиграл Божий Суд, но Руперту этого было мало. Он хотел раз и навсегда покончить с московитом.

Убить недруга следовало прежде, чем он коснется земли. Командор занес над головой меч, примеряясь для последнего, смертоносного удара…

___________________________

…Время, для Дмитрия остановилось. Стих ветер, замер на лету черный снег. Тевтонец обратился в железную статую, тускло мерцающую сквозь снежную мглу.

На боярина повеяло теплом. Как в детстве, он видел посад, где прошло его детство, светлые стены Коломенского монастыря, чувствовал на себе взгляд Отца Алексия.

— Как ты, Дмитрий? — вопросил его, выходя из-за спины немца, старик.