Виктор Тихомиров - Чапаев-Чапаев

Павел стал было прилаживаться щекой к локтю, чтоб недолго вздремнуть, но тут из коридора, без стука шагнула вдруг к нему сильно пожилая тетка в суконных ботах на железных застежках, в платке и с наполненной свертками «сеткой».

Войдя, она сразу по-хозяйски облокотилась о его стол и, как окурком, прожгла своим взором в листке обугленную дырку посредине одной схематической ню. Потянуло горьким дымком.

— Бабочек рисуешь, милиционер Перец? — обратилась она к Павлу, не решившему еще, спит он или бодрствует.

— А мы ведь, кажется, незнакомы? — возразил сержант, стараясь избежать опасного взора.

— Познакомишься со мной, дай срок. Будет тебе белка, будет и свисток, — бодро заверила она, — Я не против. Это мне даже в приятность от такого субчика, — продолжила старуха, основательно усаживаясь напротив.

— Скажи-ка мне, внучок, не соври, каково ты к жулью относишься? — сразу же взяла она взыскательный тон. — Может быть, пускай себе гуляют на воле, да образуют банды? Ты вот контуры выводишь, а они расшибают головы персонажам кино для неизвестной цели. Уж не прикармливают ли тебя эти мазурики, на манер сома?

— Вы это на что такое намекаете? — насторожился сержант, — Какая у вас фамилия?

— Спиридоновы мы. А могла бы быть такая фамилия, что ты, касатик, с табурета бы упал, но судьба не вышла, — потянула женщина платок к носу и всхлипнула.

А Павел подумал: отчего тетки пожилые носами плачут, а молодые — глазами, как человеку присуще?

— Ты, в своем лице, нужен мне, как власть, — продолжила пожилая дама, утерев нос и глаза, — Поэт как сказал: «Моя милиция меня стережет!»

— Сержант Перец, — привстал, протягивая руку сержант. — Павел, — уточнил он, пожимая неожиданно крепкую ладонь. — Но теперь вам необходимо успокоиться. Успокойтесь теперь, хорошо? — покинул он опасливо свой табурет и зачем-то подвинул графин к середине стола. Сам же устроился на подоконнике.

Глаза Павла то и дело соскальзывали с иных предметов опять на прожженную дыру в листке, отказываясь признать очевидное. Ведь кроме как от старухиного взора, воспламенению произойти было ровным счетом неоткуда. На всякий случай он тотчас припомнил расположение ближайшего огнетушителя в коридоре.

— Вот, вода в графине из крана, выпейте. Очень, знаете ли, помогают гимнастические упражнения, когда волнуешься, дыхание тоже…

— Сам, дурак, пей свою дурацкую воду, если слов не понимаешь! — встрепенулась опять вдова, убаюканная было ласковым обхождением, — Говорю тебе толком — дело керосином пахнет! Артисту лоб расквасили? Очкастый инвалид ускользнул от вас, за угол завернул и на трамвай сел, а я его проследила со своего места. Этот хромой, как очки синие снял, так я по глазам и поняла, что выжига. Он всему причинен. Я этих выжиг сразу узнаю, много встречала за жизнь.

— Так вы о случае на съемках? — подскочил Перец, только что сообразивший, что он первым делом и собирался об этом доложить начальству, но сбился из-за этих чудных монет, да вызова и похода в профком.

— О чем же еще, помилуй Господи? Ты же был там, я видела, сновал везде, расстоянья измерял, а после уехал. А этот в очках опять приходил после, без трубы. Он сперва-то с трубой был.

— Это ж совсем другое дело! Чайку не хотите ли? Кофейку? — соврал Перец, зная, что кроме кипятку, ничего в их конторе не найти, — сейчас посидим, обсудим все…, — бормотал он лихорадочно, боясь сбить старушку на постороннюю тему и припоминая, что и в правду была «ориентировка» на какого-то очкастого не то спекулянта, не то «фармазонщика».

— У тебя, я вижу, квасок имеется, — указала Матрена на стоящий под столом зеленый бидон, и Паша вспомнил, что, точно, оставался со вчера бочковой квас в бидоне, а старуха увидала сквозь эмалированное железо. Опасливо поджав ноги, он наклонился к бидону.

— Буровь большую, — взяла посетительница стакан от графина и двинула к Павлу, — пока вас отыщешь, да разобъяснишь, водою изойдешь, — принялась она утирать шею и щеки снятым с головы ситцевым платком.

Пока сержант наливал из бидона квасу, Матрена достала из сетки один из свертков и выложила на стол пяток домашних плюшек. Павел подумал, что надо не забыть тотчас пойти рассказать Корытину о происшествии, как только тетка отчалит.

Кабинет наполнился новым запахом, и плюшки сами, без посторонней помощи устремились прямо в рот сержанту, поворачиваясь на ходу наилучшими боками вперед.

Отведав плюшек, Перец признался сразу, что во всю свою жизнь не едал, пожалуй, ничего вкуснее.