Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть II

— Вы правы, барон, никакие основания не могут отменить закон,— сурово проговорил король.— А так как не вызывает сомнений, что девушка эта — преступница, следовало дать объявление о розыске.

— Теперь, как нередко бывает при расследованиях, мы сделали еще одно необыкновенное открытие. Оказалось, что князь Монте-Веро, который в качестве немецкого подданного присвоил себе фамилию фон дер Бург, не имеет права носить ее, ибо является незаконнорожденным и был найден посреди дороги.

При этих словах кавалер Вилларанка и все, кто находился поблизости и слышал слова Шлеве, поднялись с мест.

Эбергард отступил назад. Негодяю Шлеве недостаточно было того, что он унизил, опозорил его и его дочь, он осмелился еще и бесчестить родителей Эбергарда. Князь хотел выразить бесчестному клеветнику все свое презрение, но вспомнил последние слова старого Иоганна. Странной тяжестью легли они на его душу, и под гнетом всех этих мучительных мыслей он едва удержался на нотах.

— Удивительно! — пробормотал король, сурово сдвинув брови; ему явно претило слушать наговоры Шлеве.— Следовало избавить нас здесь от этих разговоров.

— Простите, ваше величество,— сказал Шлеве, между тем как о случившемся шептался уже весь зал.— Простите меня, если я вызвал вашу немилость тем, что захотел предоставить князю случай опровергнуть донесения, которые скоро будут известны всей столице. Я счел это своим долгом. Сегодня, перед тем как мы хотели дать объявление о бегстве Маргариты фон дер Бург, из монастыря Гейлигштейн нам был доставлен документ, найденный в письменном столе отшельника фон дер Бурга. Из этого документа следует, что господин, поселившийся в отдаленной стране и произведенный там в княжеское достоинство, совершенно незаконно носит имя фон дер Бурга, а потому оно также незаконно передано преступнице.

— Однако в этом документе должно быть названо имя, которое он носил прежде,— проговорил король.

— Быть может, князь в состоянии сам все нам объяснить,— предложил Шлеве.— Это было бы весьма желательно не только для того, чтобы положить конец этому запутанному делу, это могло бы и опровергнуть все неизбежные подозрения и слухи.

Между тем душа Эбергарда разрывалась от унижения; его, благородного, честного, порядочного человека, враги с рассчитанным презрением затоптали в грязь; дочь его назвали преступницей, имя его опозорили, родителей его обесчестили. Только Всевышний помог ему вынести это бесчестие, не уничтожив в яростном гневе негодяя, который его так расчетливо и подло подготовил. В этот час горьких испытаний Эбергарда поддержал образ Спасителя, который, претерпевая муки на кресте, молился за своих врагов.

— Да совершится все, что Богу угодно! — проговорил он громко после продолжительного и тяжелого молчания. И слова его прозвучали с необыкновенной твердостью и силой.— Я не знаю, чей я сын, и потому вы еще смелее можете назвать меня незаконнорожденным или найденышем. Руководствуясь застарелыми предрассудками, вы цените человека по рождению, а не по деяниям его. Я служитель свободы и ставлю высоко не то, что наследовал, а то, что приобрел. Вот единственный мой ответ на ваши обвинения, барон фон Шлеве. Добавлю только, что мне не хотелось бы думать, что эти обвинения — плод вашей мести.

— Не знаю, князь, что заставляет вас предполагать…

— Оставим эту тему,— прервал Эбергард с почти царской гордостью,— Мои убеждения и устремления слишком расходятся с вашими.

В то время как король говорил о чем-то тихо с принцем Августом, а гости, надменно пожимая плечами, нарочито отворачивались от Эбергарда, кавалер Вилларанка обратился к нему с просьбой, не позволит ли он ему вызвать барона Шлеве на дуэль.

— Дорогой мой Вилларанка,— князь уже вполне овладел собой,— ваше положение посланника и ваши высокие личные достоинства не позволяют вам опуститься до того, чтобы драться с этим камергером. К тому же я презираю поединок как печальный пережиток кулачного, права, как любой предрассудок старины. Примите только мою благодарность за ваше благородное желание мне услужить, я расцениваю его как действительно оказанную мне услугу.

Затем Эбергард обратился к королю:

— Однажды я имел счастье открыть вашему величеству тайну моей жизни. Теперь я вдвойне горжусь тем, что тогда я ничего не скрыл и ваше величество не лишили меня своих милостей за то, что у меня не оказалось родословного древа. Мое родословное древо — это моя сила, моя воля и мои еще незначительные дела. Но лучше всякого родословного древа для каждого человека — это чистое прошлое, как опора для всякого народа — свобода и просвещение. Ваше величество, соблаговолите отстранить князя Монте-Веро от всего, что вы всемилостивейше доверили ему; эту просьбу свою я считаю священным долгом перед вами и перед самим собой.