Георг Борн: Ночь в гареме, или Тайна Золотых масок

За последние месяцы в Турции произошло много различных перемен. Сменились сановники, их место заняли другие, а народ по-прежнему стонал под тяжестью неимоверных налогов. Христианские страны, находившиеся под владычеством турецкого государства, испытывали горькую участь. Не будучи в состоянии переносить всех тяжестей поборов турецких чиновников, они восстали. Из всех племен, томившихся и теперь еще томящихся под игом турок, боснийцы и болгары первыми взялись за оружие, чтобы стряхнуть нестерпимое иго и положить конец неимоверным требованиям и несправедливостям турецких наместников и чиновников.

Повсюду стали появляться люди, которые готовили восстание и подстрекали недовольных к открытым враждебным действиям. Эти клевреты Мансура-эфенди и его сообщника делали свое дело так ловко и с таким успехом, что действительно случилось то, чего желали эти ревнители магометанства: восстание действительно вспыхнуло и дало туркам повод дать волю своей ненависти к христианам во славу пророка. Все их преступные идеи были приведены в исполнение.

Их мечтой было восстановление падшего могущества и величия Оттоманской империи. Они хотели заставить еще раз засверкать угасающее светило ислама и придать ему новый блеск и славу. Хитрые подстрекатели отлично понимали, что могущество и величие Востока переживает свои последние дни, если такие султаны, как Абдул-Азис, будут стоять во главе государства.

При жизни султана Абдул-Меджида многие возлагали большие надежды на Абдул-Азиса. Последние дни жизни Абдул-Меджида были только тенью прежнего султанского величия.

Бледный, изможденный деспот ужасающим образом предавался пьянству. Это он приказал воздвигнуть мраморный дворец Долма-бахче, стоивший восемьдесят миллионов франков; служившие в его свите офицеры в рваных мундирах сопровождали его величество, а по молочно-белым мраморным плитам больших лестниц дворца слонялась нерадивая прислуга.

Но вот наступила роковая ночь Рамазана, в которую Абдул-Меджид расстался с жизнью и таинственной кончиной завершил свое жалкое существование.

Абдул-Азис в последнее время более чем когда-либо предчувствовал, что он вместе со своей империей приближается к пропасти. В дружбу Запада он не верил, он знал, как дорого обходится эта дружба, и потому решил, чтобы утвердить свое величие и могущество, еще раз попытаться обратиться к князьям Востока, которые еще видели в султане преемника Магомета и Аллаха. Со всеми почестями встретил он у Золотого Рога посла кашгарского эмира Якуб-бея, осыпал любезностями генералиссимуса афганской армии Магомета Саддык-хана и даже принял одного подвластного ему шейха Гассира-пашу как своего гостя в Долма-бахче. Все эти дружественные отношения, как кажется нам, вытекали из необходимости искать себе опоры в среде своих соплеменников и единоверцев. Насколько Абдул-Азис действовал с успехом, стараясь воспрепятствовать разрушению Калифата, мы увидим впоследствии.

Султан проводил довольно скучные и однообразные дни в своем дворце, в кругу своих жен, а в дворцовой мечети наслаждался зрелищем петушиного боя. Абдул-Азис очень любил петухов. Его любимец носил орден Османии. Замечательно еще то обстоятельство, что этим орденом владели многие сановники Османской империи и их нисколько не оскорбляло то чувство, что и петух султана гордился тем же орденом.

Двадцать первого числа месяца джемади-эль-аваль [1]ежегодно совершалось в Константинополе празднество в честь восшествия на престол султана Абдул-Азис-хана. Если случайно какой-либо путешественник попадал на этот праздник, то его сердцем овладевали тоска и уныние. Он замечал напускную веселость и видел упадок могущества когда-то столь богатой и пышной империи Солимана. Все пропало. Турция доживает свои последние дни, и если еще держится, то только благодаря политическому равновесию, иначе соседние большие государства не замедлили бы присоединить ее к своим владениям.

Иностранец, посетивший город калифов, чтобы еще раз взглянуть на угасающий блеск бывшей мировой державы, оказывался среди торжественной вакханалии, по-видимому, назначенной для того, чтобы заглушить вопли бедствующего народа, и задумчивость охватывала его душу.

С наступлением знойного летнего вечера, за которым внезапно следует ночь, восточный семихолмный город (как называют Константинополь в противоположность Риму), заливается морем света, волны которого отливают пурпуром. Необозримые потоки пламени бледными светлыми полосами обрисовывают на темном небесном своде городские кварталы, мечети, дворцы и даже безмолвные кладбища. Словно огненные волшебные корабли, скользят суда по спокойному морю, похожему на расплавленную бронзу… вот прекрасный сон, на несколько часов заменяющий ужасную действительность.