Николай Вирта - Катастрофа

— Пожалуй, ты прав. До границы не так уж далеко. Закурим?

Дым эрзац-сигарет поплыл к потолку каморки.

Адам при свете огарка, воткнутого в бутылку, перелистывал четвертый том «Толкового словаря» Даля, подобранный им во дворе.

Он вникал в русские слова, в их содержание и смысл, понимая, что, если впереди жизнь, надо знать, хорошо знать язык тех, среди которых придется жить, быть может, много лет.

Так он дошел до слова «юдоль»… «Юдоль плачевная, мир горя, забот и сует».

— «Завеща бог смиритися всякой горе высоцей и холмом… и подолиям наполнитися в ровень земную», — читал он.

Генерал-полковник сидел, ссутулившись над столом, раскладывая пасьянс «Могила Наполеона». Он вздрогнул от слов Адама, произнесенных вслух.

— Что-что?

— Я читаю русский словарь. В их языке есть слово, которого я не знал. «Юдоль», эччеленца, «юдоль плачевная, мир горя, забот и сует». Тут прекрасные слова, очевидно, на старославянском: «Завещал бог смириться всякой высокой горе и холмам, а склонам стать вровень с землей…» За точность перевода не ручаюсь.

— «Смириться всякой высокой горе»! Хм! — Паулюс положил еще две карты, и «Могила Наполеона» вышла. — Символически звучит для нас, Адам.

— И правда, эччеленца, а я как-то не догадался.

— Он еще не пришел?

Адам взглянул на часы.

— Вот-вот должен быть.

Генерал-полковник принялся за пасьянс «Четыре короля».

— Вы скучаете по дому, Адам?

— Как и вы, эччеленца.

— Любопытно, что там говорят о нас.

— Радисты перехватили сводку, объявленную Верховным главнокомандующим. Сообщается, что подразделения шестой армии, еще способные вести бой, активно сопротивляются натиску русских, не жалеющих огневых средств и солдат.

— Из этой сводки ребенок поймет, что мы конченые люди, Адам.

— Любой взрослый, во всяком случае, поймет.

«Четыре короля» не выходили.

— Как вы сказали… Это русское слово?

— Юдоль, эччеленца. — Адам оторвался от словаря. — Юдоль плачевная, мир горя…

— Уж это целиком относится к нам, не правда ли, Адам?

Адам не успел ответить, постучали в дверь.

Шмидт вошел с не известным Адаму капитаном. Он знал лишь то, что капитан служит в штабе генерала Зейдлица и что он русский. Его позвали для того, чтобы он написал ответ командованию Донского фронта еще на одно требование о капитуляции. Адам отказался писать, сославшись, что он более или менее хорошо говорит по-русски, но пишет плохо.

Генерал-полковник смешал колоду.

— Садитесь, — сказал он капитану. — Это он?

— Так точно, господин командующий, — отчеканил Шмидт.

— Вы русский?

— Так точно, господин генерал-полковник. Сын последнего калужского вице-губернатора.

— Борис Нейгардт, — вмешался Шмидт.

— Фон Нейгардт, — поправил его капитан.

— Извините, — язвительно обронил Шмидт.

— Как вы попали в немецкую армию? — удивившись столь необычной биографии русского, спросил генерал-полковник.

— Мой отец был членом Государственного совета при императоре Николае. Не желая попадать под колеса революции, я приехал в Ревель, где нашел своих родителей. Они вырвались от большевиков и через Финляндию перебрались в Эстонию. Очень долго рассказывать дальнейшее. Скажу кратко: я переехал в Германию и принял немецкое подданство. Потом меня взяли в армию.

— Сложное у вас прошлое… — Паулюс улыбнулся.

— Да, будет что вспомнить в старости. Если доживу до нее. — Фон Нейгардт впервые так близко видел командующего армией. Чего-то в нем не хватало для того, чтобы быть боевым, кадровым офицером. Сними шинель, китель, сапоги, одень в штатский костюм, и он вполне сойдет за учителя или врача.

— Мы вызвали вас, потому что не нашли хорошего переводчика, — сказал Шмидт. — Вы еще не забыли родного языка?

— Это единственное, что у меня осталось от России.

— Эмигранты часто забывают родной язык.

— Надеюсь, господин генерал-лейтенант, скоро я перестану быть эмигрантом.

Шмидт и генерал-полковник не поняли, что имеет в виду капитан, и перешли к делу. Шмидт положил перед фон Нейгардтом бумагу.

— Прочитайте! Это условия капитуляции… А здесь наш ответ. Вы переведете его и передадите русскому командованию по радио.

Фон Нейгардт прочитал то и другое, подумал и сказал:

— Условия очень почетные. Я не понимаю, как можно отказываться от них.

— Это решит фюрер. Пока нам надо завязать переговоры с русскими, -г объяснил Паулюс.

— Но ваш ответ, господин генерал-полковник, неправильный. Нет, это невозможно! — Фон Нейгардт улыбнулся. — Нам, побежденным…,