Андрей Турбин - Авантюристы

В усадьбе дела оказались из рук вон плохи: последние крестьяне, страшась следствия, разбежались, земля запустела, дом окончательно обветшал. Мечта Катерины об уютном гнездышке в деревне рушилась на глазах. Нарышкин, видя такое дело, вошел в разум, кой-чего поправил сам, что-то сделали отловленные им мужички, и к зиме в доме было если и не совсем уютно, то, по крайней мере, тепло.

Привезенные из-за моря святые цареградские реликвии Сергей передал на хранение отцу Федору — настоятелю церкви соседнего села Троицкого. В этом храме Нарышкин и Катерина наконец-то обвенчались. Долгую снежную зиму коротали тем, что… А впрочем, и так ясно, что можно делать молодоженам в занесенной снегом усадьбе, когда в пятом часу на дворе уже темно.

За этими занятиями незаметно подступила весна, подкатило лето, а по осени Сергей получил загадочное письмо от Заубера. На послании стоял лондонский штемпель, и, взглянув в глаза супруга, Катерина все поняла. Уехал Сергей в один из хмурых октябрьских дней, когда мелкий дождь сеялся на багряные и желтые листья, облепившие крышу родительской усадьбы.

Вскоре после его внезапного отъезда на руках у молодой барыни появился розовощекий карапуз, как две капли воды похожий на Сергея. Мальчика назвали Алешей. Молодая мамаша оказалась весьма расторопной и поспевала приглядывать и за малышом и за дворней. Катерина… Екатерина Степановна.

Вдруг сразу же раздобревшая, как на дрожжах, хозяйка легко освоилась с ролью помещицы: возвратившихся крепостных удерживала в почтении к себе, самолично гоняла мальчишек, повадившихся таскать яблоки из барского сада и, круто обходясь с перекупщиками, твердо держала цену на зерно и скот. Через пару лет имение стало процветать, а еще через год к соломенной вдовушке начал подбивать клинья господин Дерябин…

В предместьях Севастополя на старом кладбище, среди сотен простецких матросских могил стоит массивный каменный крест. Фамилия покойного не сохранилась, на известняке осталось только почти стершееся имя: Терентий. Местные старожилы уверяют, что здесь похоронен моряк, памятник которому поставил какой-то заезжий барин. Дескать, служил когда-то у него покойный, вот тот его и почтил. Сам выбрал место для могилы — на косогоре, чтобы с этого места хорошо были видны медленно выползающие из бухты и уходящие к горизонту корабли.

P. S.Реликвии, переданные отцу Федору на хранение, так и остались в маленькой церквушке села Троицкое. Обломок креста и покров Богородицы были помещены в ларчик, искусно выполненный местным резчиком Семеном-хромым. Ларец этот вплоть до тридцатых годов следующего века стоял в алтарной части церкви. По большим праздникам ларь выносили к народу, и к резным крестам его прикладывался различный православный люд. Хотя никто даже не догадывался о том, что же на самом деле находится в дароносице, дела у богомольцев после этого шли на лад. Бабы исправно беременели, мужики брались за ум и прекращали пить, больные исцелялись, бедные справлялись с нуждой, а богатые щедро жертвовали на храм и раздавали милостыню нищим гораздо больше обычного.

Летом 1932 года такая благодать прекратилась — настоятель храма отец Леонид, опасаясь разграбления церкви воинствующими безбожниками, вместе с другой церковной утварью замуровал ларец под каменными плитами пола в левом притворе церкви, повесил на храм замок и скрылся в неизвестном для интересующихся им органов направлении. Местный балагур и весельчак Мишка по прозвищу «оторви и брось», будучи в то время комсомольским вожаком, решил превратить оставленный без присмотра храм в сельский клуб, для чего самолично полез на купол свергать крест. Но сверзился сам. Был ли тому виной выпитый для храбрости самогон, или нога у него подвернулась — не ясно, только грохнулся Мишка оземь на виду у всей своей безбожной ватаги. Жив остался, да только хребет сломал. В бессилии развел руками районный доктор. Отказали у парня ноги, и стал он стой поры действительно — «оторви и брось». Мишка жрал «в три горла» горькую и, как волк, выл по ночам по своей загубленной молодой жизни.

С той поры Троицкую церковь оставили в покое, и никто больше не решался устроить в ней ни мастерские, ни склад. А в сорок первом трех километров не дошли до Троицкого немецкие танки. Будто кто черту ровную по линии Мценск — Новосиль — Верховье — Ливны провел, и не прошли они дальше. Ни на метр не двинулись. В сорок втором, когда вышло от властей послабление для религии, возвратился в село отец Леонид, но ларец так и остался под полом. Запамятовал батюшка, под какой именно плитой реликвии скрыл, а наугад покрытие взламывать не стал, да и силы уже не те были. Решил, что святость — она теперь во всем храме обретается; раз в земле, так и над землей тож.