Андрей Турбин - Авантюристы

После этого памятного события следы Бреймана в нашей истории теряются.

О Якове Ланжероне нам известно немногое. После шумного дела с дирижаблем он потерял интерес к воздухоплаванию и перекинулся на создание самодвижущих экипажей. Его до крайности воняющие нефтью коляски исправно пыхтели, сотрясались, отравляя воздух выхлопами, но трогаться с места отказывались. Несколько неудачных моделей охладили изобретательский пыл Якова Аркадьевича. Однако удачная встреча с миловидной матросской вдовой разожгла в нем иной пыл — любовный — и в корне изменила жизнь бывшего инженера. Ряд бессонных ночей, проведенных им в мастерской, родил венок удачных (по мнению Ланжерона) сонетов, посвященных вдове. Это расположило обоих к тому, чтобы закрепить удачу заключением семейного союза, весьма успешного, по соображению обитателей Арбузной гавани.

Изобретательство Ланжерон забросил совсем и занялся писанием стихов, а также совместным воспитанием своих сопливых отпрысков, число которых вскоре удвоилось.

Иоганна Карловича в Севастополе пришлось положить в госпиталь. Терентий остался при немце сиделкой. Средства на лечение, как и на последующее возвращение компаньонов из Крыма, щедро отсыпались из найденных в Стамбуле ларцов.

Поправившегося от раны Иоганна Карловича видели в Нижнем Новгороде. Немец, которого там все давно считали покойником, объявился тайно и внезапно, чем поверг в тихий ужас всю германскую диаспору. Выглядел «мертвец» помолодевшим на десяток лет — приключение явно пошло ему на пользу. Убоявшись роли соотечественника в «деле о сгоревшем театре», колбасники собрали кое-какие деньги и быстренько выпроводили неудобного земляка из города. Впрочем, Заубер и не сопротивлялся, тем более что его «безутешную вдову» смог таки утешить местный лютеранский пастор, который уже неплохо совмещал службу господу с управлением известной нам гостиницей. Уезжая из Нижнего, Иоганн Карлович обмолвился о некоем деле, сулящем огромный капитал, которое он затеял с одним отставным поручиком…

С той поры о беспокойном немце не было ни слуху, ни духу. Дела бывшей фрау Заубер к этому времени пришли в крайне плачевное состояние. Ее пастор перешел в мусульманство, стал многоженцем и переехал на жительство в Казань.

Шло время, и вот как-то, в канун Рождества, посыльный принес удрученной женщине пакет, раскрыв который «вдова» обнаружила там редкой красоты большой темно-зеленый изумруд. Поскольку никакой записки, сопровождающей камень, не было, фрау Заубер отнесла его появление к чудесам, которые, как известно, случаются иногда под Рождество с истинно верующими лютеранками…

От Балаклавы до средней полосы России Нарышкин решил добираться с шиком, что и стал делать в присущей ему манере. И если Севастополь позабыл о лукулловых пирах, которые Сергей закатил флотскому экипажу, то это объясняется теми грозными событиями, которые вскоре пережил город во времена его осады войсками англо-франко-турецкой коалиции.

Трогательно простившись с товарищами, Нарышкин продолжил свое триумфальное возвращение в Россию. Его передвижение в купленном по случаю дорогом, но чертовски комфортном экипаже продолжалось вплоть до одного из постоялых дворов в Малороссии. Здесь Гроза морей угощал всех и каждого, требовал подать то да се, «слегка», по собственному мнению, продулся в карты и дал хозяину корчмы такие чаевые, о размерах которых по всей округе еще долго ходили самые невероятные слухи.

Утром, когда Нарышкин пытался прогнать пивом последствия от местной гороховой горилки, выяснилось, что часть их с Катериной поклажи пропала вместе с одним из постояльцев — солидным с виду помещиком. Да и сам корчмарь тоже как в воду канул, бросив заведение и свою глухую или прикидывающуюся таковой корчмарку. Нарышкин почти не переживал, благо злодеи, забрав часть камней и золотых украшений, до главных реликвий так и не добрались.

Остальной путь до дома был куда как скромнее. Катерина взялась приглядывать за оставшейся кладью сама. На постоялых дворах уже не останавливались, и верстовые столбы, мелькавшие мимо окон, слились в сплошную черно-белую ленту. Катя настаивала на том, чтобы ехать без остановок, и Нарышкин, доверившись будущей супруге, согласился. Это и стало причиной того, что уже за Курском на опасном отрезке лесного пути, когда уставшим лошадям пришлось идти шагом, экипаж остановила ватага оборванных, вооруженных топорами и дубьем мужиков. Гроза морей бился как лев, положил троих; он и наемный кучер получили легкие ранения, но весь оставшийся багаж, который находился снаружи экипажа, был безвозвратно потерян. Уцелело лишь то, что Катерина сумела припрятать внутри кареты. Сергей к очередной потере отнесся философски и, утешая невесту, выразился в том смысле, что во всем этом есть определенная логика. Мол, с чего началось тем и закончилось. Катерину это, впрочем, мало утешило, и всю оставшуюся дорогу она проплакала.