Валерио Манфреди: Последний легион

Троих пленников бесцеремонно выволокли за ворота и швырнули в повозку, запряженную парой мулов. Вульфила закричал:

— Уходим! Быстро, кому говорят, убираемся отсюда, у нас впереди долгий путь!

Его люди неохотно, с ворчанием покинули опустошенную виллу и один за другим взгромоздились на коней; отряд поскакал следом за повозкой, охраняемой небольшой группой варваров. Ромул безмолвно рыдал в темноте, свернувшись в объятиях матери. Меньше чем за час его судьба безвозвратно изменилась; с императорских высот он пал в бездонные глубины отчаяния. Отца убили прямо на его глазах, а сам он очутился в плену у этих бездушных тварей, полностью в их власти… Амброзин сидел позади, ошеломленный, молчаливый. Он обернулся, чтобы посмотреть на большой деревенский дом, охваченный огнем. Клубы дыма и языки пламени вздымались к небу, зловещее зарево скрыло горизонт. Амброзин только и успел взять с собой, убегая в сарай, что маленькую сумку, ту самую, которую привез с собой из Италии так много лет назад, да одну из многих тысяч книг библиотеки — это были великолепно иллюстрированные «Энеиды», подаренные Ромулу сенаторами. Пальцы воспитателя коснулись кожаного переплета томика, и он подумал, что судьба, в конце концов, оказалась не так уж и жестока, раз позволила ему остаться в компании со стихами великого Вергилия. Возможно, это было даже своего рода пророчество.

Аврелий во время своей бешеной ночной гонки миновал множество дорожных постов. Одоакр поставил своих людей на мостах и перевалах, и взводы варваров из имперской армии патрулировали все главные магистрали, так что Аврелию не раз пришлось съезжать с дороги. Он обнаружил, что ничуть не страшится двигаться по почти непроходимым горным тропам и переходить вброд ручьи, угрожающе разлившиеся после осенних дождей. Когда же он начал спуск в долину, то оказалось, что его конь окончательно выбился из сил. Если бы Аврелий в очередной раз дал лошади шпоры, благородное животное, скорее всего, просто пало бы; конь и без того уже был покрыт пеной и мылом, дыхание у него стало коротким, поверхностным, зрачки расширились от усталости.

Однако удача была на стороне Аврелия, и он уже видел вдали силуэт знакомого здания; это была почта на виа Фламиния, явно неповрежденная и открытая.

Когда Аврелий приблизился к ней, он услышал поскрипывание вывески, болтавшейся на железном штыре, вбитом в наружную стену. Вывеска сильно заржавела, однако на ней все еще можно было различить изображение сандалового дерева и фразу, начертанную красивыми крупными буквами: «MANSIO AD SANDALUM HERCULIS». На мильном камне, лежавшем перед строением, значилось: м. п. XXII, двадцать две мили до следующей почтовой станции. Если она до сих пор уцелела.

Аврелий соскочил с седла и вошел в дом, задыхаясь. Почтмейстер дремал, сидя на своем стуле, и несколько курьеров или клиентов лежали на полу, завернувшись в свои плащи, погруженные в глубокий сон. Аврелий разбудил почтмейстера.

— Имперская служба, — сказал он. — По делу чрезвычайной государственной важности и весьма срочному. Это может оказаться вопросом жизни и смерти для многих людей. Мой конь снаружи, но он совершенно истощен. Мне нужна свежая лошадь, сейчас же, немедленно.

Почтмейстер, наконец, окончательно стряхнул с себя сон, широко открыл глаза, уставился на стоявшего перед ним солдата и понял, что тот говорит чистую правду. Лицо Аврелия осунулось и вытянулось от напряжения и усталости.

— Идем со мной, — сказал он молодому человеку, вставая и попутно протягивая Аврелию кусок хлеба и фляжку вина.

Они прошли к задней двери, спустились к конюшне. Почтмейстер видел, что солдат явно скакал всю ночь, не останавливаясь даже для того, чтобы перекусить. Конюшня была почти пуста, лишь три или четыре лошади стояли в ней, едва видимые в тусклом свете. Почтмейстер поднял фонарь, чтобы солдат мог получше рассмотреть животных.

— Возьми вот этого, — сказал он, показывая на крепкого коня с блестящей черной шкурой. — Отличный скакун. Его зовут Юба. Его хозяином был важный офицер, но он так и не вернулся сюда, чтобы забрать коня.

Аврелий сунул в рот последний кусочек хлеба, быстро проглотил остатки вина, потом вскочил на спину коня и пустил его с места в галоп, крикнув:

— Эгей, Юба!

Конь вырвался на открытый воздух, как проклятая душа, сбежавшая из подземного мира, одним прыжком пересек главную дорогу и, повинуясь руке Аврелия, с головокружительной скоростью повернул на тропу, казавшуюся белой среди освещенного луной ландшафта. Почтмейстер выбежал следом за солдатом, все так же держа в руке фонарь, крича и размахивая распиской, но Аврелий был уже далеко, и лишь приглушенный топот копыт Юбы слышался в темноте.