Валерио Манфреди: Последний легион

Его рука безжизненно соскользнула на землю, застывшие глаза бессмысленно уставились в небо.

Аврелий опустил веки Ореста. Потом подобрал свой плащ и пошел прочь, а солнце медленно поднималось над горизонтом, все ярче освещая чудовищную картину массовой резни. Но солдат повернулся спиной к полю бойни. Он пошел к Юбе, безмятежно жевавшему какую-то травку. Отвязав коня, Аврелий вскочил в седло и направил Юбу на север, по следам своих врагов.

Колонна, которую возглавлял Вульфила, три дня подряд шла энергичным маршем, сначала через заснеженные перевалы Апеннин, потом через туманную равнину. Пленники были вконец измучены усталостью и бессонницей, они уже не способны были даже думать о сопротивлении. Ни один из них толком не спал ни единой ночи; их беспокойный сон наполняли кошмары. Флавия Серена собрала все мужество и храбрость, привитые ей суровым воспитанием, стараясь, чтобы ее поведение служило примером сыну, Ромулу. Мальчик время от времени опускал голову на колени матери и закрывал глаза, но как только он начинал дремать, в его памяти тут же всплывали картины безумной резни, и его мать ощущала, как болезненно подергиваются руки и ноги сына. Она почти видела все то, что плясало перед внутренним взором мальчика. А он вдруг просыпался с криком, и его лоб покрывали капли холодного пота, а взгляд наполнялся болью…

Амброзин положил рука на плечо Ромула, пытаясь немного утешить воспитанника

— Крепись, мой мальчик, — сказал он. — Судьба обошлась с тобой жестоко и безжалостно, но я знаю, ты справишься с этим.

Позже, когда Амброзин заметил, что мальчик снова заснул, он наклонился и начал шептать ему на ухо что-то ласковое… и через некоторое время дыхание ребенка выровнялось, стало глубоким, а напряженное лицо расслабилось.

— Что ты ему сказал? — спросила Флавия Серена.

—Я говорил с ним голосом его отца, — загадочно ответил Амброзин. — Он именно его хотел услышать.

Флавия промолчала, просто снова стала смотреть на длинную извилистую дорогу, что тянулась до самого Адриатического моря, серого под свинцовым небом. К вечеру пятого дня они добрались до окрестностей Равенны, когда уже начало темнеть, и по одной из многочисленных насыпей, что пересекали лагуну, направились к островам, на которых и был когда-то заложен этот город, ныне уже занявший длинные прибрежные дюны. Поднимавшийся все выше туман полз по поверхности неподвижной воды и забирался на сушу, постепенно окутывая голые, похожие на скелеты деревья и одинокие хижины рыбаков и фермеров. Крики ночных зверей звучали приглушенно, издали, как и лай какой-то собаки. Холод и сырость пробирали до костей, и пленникам казалось, что их ждет впереди нечто невыносимо ужасное…

Башни Равенны возникли перед глазами как-то вдруг, внезапно, словно великаны, вышедшие из тумана. Вульфила что-то крикнул на своем гортанном наречии, и ворота тут же распахнулись. Десятки лошадей с грохотом проскакали по въездному мосту, потом они замедлили галоп и вошли в пустынный, туманный город. Все его жители словно куда-то подевались: все двери заперты, все окна закрыты. Лодка пробиралась по каналу, как призрак, весла бесшумно разрезали воду. Отряд остановился перед входом в императорский дворец, — вход был отделан красным кирпичом и колоннами серого истрийского камня. Вульфила приказал, чтобы мальчика и мать разделили, и чтобы Ромула отвели в его собственные комнаты.

— Позволь мне пойти с ним, — быстро сказал Амброзин. — Он испуган и изможден; он нуждается в том, чтобы кто-то был с ним рядом. Я его воспитатель, я могу ему помочь. Умоляю тебя, могущественный властитель, позволь мне остаться с ним!

Вульфила, польщенный обращением, которого он явно не заслуживал и какого явно никогда прежде не слышал, выразил согласие коротким хрюканьем. Амброзина и его воспитанника схватили и поволокли прочь. Ромул обернулся, зовя мать. Флавия Серена бросила на сына печальный, но в то же время укоряющий взгляд, давший мальчику понять, что надеяться не на что. И пошла через вестибюль дворца в сопровождении двух стражей — твердым шагом, расправив плечи и скрестив руки на груди, не обращая внимания на то, что ее разорванное во многих местах платье волочилось за ней по полу.

Одоакр слышал, что отряд прибыл, и уже ждал Флавию, усевшись на выточенный из слоновой кости трон последнего Цезаря. Повинуясь его резкому жесту, Вульфила и стражи оставили Одоакра наедине с женщиной.