Василий Веденеев - Дикое поле

Горе разведчику в Диком поле — краю вечных войн и набегов, если он пренебрегает законами войны: постоянно таиться, не разжигать ночью огня, разводить бездымный костер только днем, никогда не снимать оружия, дневать и ночевать в разных местах, выставлять сторожу, запутывать след и мгновенно исчезать. Забыл об этом — и тут же жестокая, неотвратимая расплата. Тонко свистнет выпущенная из тугого лука степняка стрела и оборвет жизнь казака. Или захлестнет шею петля аркана, сплетенного из конского волоса, вырвет из седла, и, гикнув, пустит татарин коня галопом, волоча по земле взятого в полон.

Или заманят басурманы в хитрую ловушку, внезапно навалятся и вырежут станицу, а потом только вороны станут кружить над местом скоротечной кровавой сечи да прошумит печально под ветром ковыль над погубленными казачьими головами. Высунется из норки пугливый суслик, встанет столбиком поглядеть по сторонам, свистнет со страху — и опять в норку.

Нет мира в Диком поле — краю вечных войн и набегов.

Дневали в неглубокой сухой балке. Варился кулеш на маленьком костре, тревожно фыркали кони. Аким Тетеря, помешивая деревянной ложкой в котле, балагурил:

— Хлеб в пути плечей не оттянет, а ежели голодный, то и архиерей уворует.

— Бабы каменные в степи, говорят, тыщи лет стоят, — задумчиво глядя на бездымные языки пламени, протянул Гурьян Нечаев. — Пропасть мне, если вру, но слыхал я, что под этими бабами клады зарыты.

— Клад не каждому дается, — немедленно откликнулся Аким, поглядывая на лежавших вокруг костра казаков — Нечистая сила зарытое золото охраняет. Чтобы взять его, нужно знать заговоры. Бывает, клад на голову прячут или на несколько мертвых голов. Тогда надо загубить столько же душ, иначе богатства не видать как своих ушей. Между пальцев протечет. А еще бывают клады на счастливого…

— Это как? — заинтересовался Гурьян.

— Ну, выходит тебе такое счастье в образе кошки, курицы или собаки, — охотно начал объяснять Тетеря. — Тут не зевай, беги за ней. Когда она остановится, бей ее, не мешкая, чем попало и кричи: «Рассыпься!» Где она развалится, на том месте и копай.

Слушая его, Тимофей устало прикрыл глаза, отдыхая после долгого пути в седле. Этой весной сравнялось ему двадцать лет, и мог ли он усидеть за стенами монастыря, когда прозрачный воздух полон ароматами проснувшейся после стужи земли, а ветер доносит запах гари далеких костров? Поднимешься на колокольню и видишь, как до самого неба раскинулась привольная равнина, покрытая изумрудным ковром трав с яркими пятнами цветов. Скачи во весь опор в любую сторону, и нигде нет — ни конца, ни края. Конь застоялся, привычна и легка в руке острая сабля, а главное — без тебя может уйти в степь сторожевая станица — ловить в Диком поле басурмана, чтобы узнать, не пошла ли орда в новый набег.

Отец Зосима к просьбе питомца отпустить его в степь отнесся неодобрительно:

— Не для сторожевых засад столько лет учили тебя. Стоявший перед строгим игуменом рослый, широкоплечий

Тимофей виновато потупился: прав отче. Но каково целыми днями читать арабские книги, если степь зовет.

Зосима молчал, беззвучно шевелил сухими бледными губами, словно творил молитву Богородице, прося ее спасти и сохранить уходивших в поле. Потом сказал:

— Последний раз отпускаю тебя. Понимаю, что кровь молодая играет. Но срок тебе в поле гулять десять дней. Иди с Богом!

Обрадованный Тимофей поцеловал руку настоятеля, выскочил из кельи и бегом кинулся седлать вороного жеребца.

— Кулеш готов, — отвлек его от раздумий Аким.

Ели молча, по очереди черпая ложками из котла. Высоко в чистом, ярко-голубом небе стояло начинавшее изрядно припекать солнце. Слегка парило. Временами набегал прохладный ветерок, будто вобравший в себя сырость еще лежавшего в глубоких балках снега. Поев, Головин полез на курган сменить охранявших дневку казаков. Следом заторопился Аким. Каждый в сторожевой станице знал свое место. Никому не нужно напоминать о деле. Остальные задремали, прикрыв шапками лица. Бессонные ночи выматывали, да и холодно еще ночами, никак не согреешься без огня, а развести костер нельзя.

Тимоха и Аким залегли в густой траве на вершине кургана рядом с древней каменной бабой, безучастно смотревшей вдаль, повернув плоское лицо на полуденную сторону — туда, откуда может прийти орда.

Четвертый день казаки рыскали, по степи, но сакмы не нашли. Атаман сторожевой станицы Иван Рваный недоумевал: неужели случилось чудо, и татары не пошли этой весной в набег? Бывало, шайки степняков-людоловов выходили на страшную охоту раньше, чем сойдет весь снег в Диком поле. Везли с собой запас корма для коней на неделю-другую. А вокруг потом уж все зазеленеет. Никогда еще они так не задерживались. И сакму трудно не увидеть: татары идут в набег, имея не меньше трех заводных лошадей на каждого всадника. В крайнем случае, по две заводных и одну под седлом. Если в поход собралась хотя бы сотня всадников, то три-четыре сотни коней основательно потопчут степную траву. Но сакмы не было!