Михаил Ткаченко: Кто нас выпустил в дикое поле...

С возвращением слов
Возвращаются звери и птицы,
Возвращаются травы, что мы
Погубили навек,
Чтобы вновь под звездой
По духмяному свету лечиться,
К родословной своей
Возвращается сам человек.
С фотографий глядят
Простоватые, добрые лица,
Видно — совесть чиста
И спокойна душа за дела,
Мы пока возвращаемся
Чувствами предков учиться
Бескорыстью природы
По светлым законам родства.
По веленью судьбы
Возвращается время обратно,
Ничего не изменишь,
Вживайся в порядок вещей…
Ближе к речи прямой
По глаголу взаимного братства
От деревни в полях
До понятия родины всей.

Легка печаль заброшенного луга,
Где ветра власть. Отпущена подпруга.
Весь мир назначен ясною судьбой
В цветах и травах быть самим собой.
Тут — центр земли.
Врата к нему — из веток.
И на пороге в грозный мир страстей
Подкова — это озеро из света
И родников целебных. Без затей.
Струится вечность прямо в души
наши.
Здесь Геродот купал своих коней.
Где мы слагаем песню, землю пашем,
Отсюда мир понятней и родней.
Тут травы сплетены. Худой травине,
Амброзии какой‑то не расцвесть.
Я называю этот рай равниной.
Взращенным в холе тут порука есть.
Сама земля, знакомая до боли,
Готова стать дорогой или полем,
Но главное — уверовали днесь -
Нерукотворный символ счастья есть!

Кто нас выпустил в дикое поле,
Где ни Бога, ни линий судьбы,
Никакого для жизни итога,
Никакого для воли судьи?
Только ветер, смывающий в бездну
Хлам и с хламом родимую плоть.
Ни прославить,
ни сердцем отвергнуть,
Ни глазам до конца посмотреть.
Только белые косточки снятся
Не Богам, не спецам комтруда.
Наши души бесследно промчатся,
Где как эхо звучит «господа».

Он сорвался,
Закружил, развеял,
Наконец‑то саду повезло,
Ветер завывал, ломал деревья,
Опрокинул птахино гнездо.
Закипел, оврагом разрезая
Зеленя распахнутых полей.
Ничего не видя и не зная,
Кто‑то прокричал:
давай сильней…
Неужели так всегда бывает,
Чтобы дать живительной воды,
Гром гремит и молния сверкает.
Эту бурю празднуют сады.
Что за ветер так гуляет строго,
Тащится безликостью в свой час,
Семени летучего и злого
Нагоняет в каждого из нас.
Если даже скомкать километры
На виду у милой стороны,
Все равно в бездумном этом ветре
Слышен смертоносный свист стрелы.

За этот день цветущего жасмина,
Пылающего густо, как во сне,
Отдал бы я жестокого полмира,
Чтоб только он сиял всю жизнь
во мне.
Казалось бы, все время только полю
Я отдаюсь, но как был рад понять:
Душа мудра и эту вашу долю
На васильки готова променять.

Казак Ефим, мой дед.
Неближние
Года прошли. И вот вдали,
По берегам Туры и Вишеры,
Ищу я косточки твои.
Обозначают в дали тамошней
Тебя и бравых сыновей
Молчанье круч и глыб и камешки
Двенадцати монастырей.
Где ты, мой пращур счастья
дошлого,
Взмах сабли и галоп даешь?..
Стыдишься пламенного прошлого
Или меня не признаешь?
А может быть, задумал заново
Связать оборванную нить
Границ турецких или за морем
Пошел ты истины просить?
Слова хвалы, упрека здравого
Тебя не могут воскресить,
Как ни горит тревожно зарево,
Не надо никого просить…
Не потому ли безответные
Твои слова, как напоказ,
Слова последние, заветные:
«А после нас не будет нас…»
Знать, верил ты, что сабля острая
Не век хозяйка во степи…
Залиты рвы пшеницей росною,
Где счастью мирному расти.
Казачий дух, курень Стеблиевский,
Во мне гудят кровя твои.
И лучшие хлеба — не милостью,
И лучшие сады — мои.
И все ж храню я полувкрадчиво
И саблю, и нательный крест.
Но лезвием стекает ржавчина
И надпись дарственную ест.

Я в этом мире птахи не обидел,
Но дни мои за что меня слепят?
Я заглянул в окно и вдруг увидел
Не степь вдали,
а в синь стекле себя.
Избороздили жилы и морщины
мое лицо -
Стал цвет его землист.
Да, я себя в том не узнал мужчине:
Угрюм,
суров,
хоть перед всеми чист.
Стекло страшит односторонним видом.
Смотрю на свет, а словно бы ослеп.
Кто он, пославший в душу мне обиду,
Как пулю?..
Мне потом расскажет степь…