Александр Старшинов: Смерть императора

Несмотря на то что утренняя раздача хлеба давно закончилась, сейчас на площади было полно народу – в пострадавшем городе каждому требовалась вода – пить, стирать, мыться. Здесь же подле стены обосновались несколько торговцев – продавали вино, сыр, чернослив… в одной из уцелевших пекарен выкладывали на прилавки новую партию горячего ароматного хлеба – удивительно, как быстро возвращалась жизнь в искалеченный город. У кого имелись при себе деньги, могли купить свежий вкусный хлеб. Вигилы следили, чтобы торговцы не заламывали цену. Но все равно хлеб стоил куда дороже, чем до землетрясения.

Первым делом трибун проверил записи на стене, отыскивая знакомое имя. Но опять ничего не нашел.

Он прошелся до пекарни, оглядел покупателей.

Сегодня он искал не только Аррию, но и Беренику. Безрезультатно. Как ни вглядывался Гай Приск в лица, нигде не мелькал профиль женщины с фрески. Какие-то тетки спорили из-за разбитого кувшина, плакали дети, старик спал прямо на мостовой, завернувшись в солому. Проснется он, впрочем, без своего укрытия – солому аккуратно сжевывал груженный мешками ослик. Приск рассекал наискось пеструю толпу, стараясь не пропустить ни одного лица. Внезапно он понял, что кто-то движется точно так же – от стены вглубь, бесцеремонно расталкивая людей (Приску дорогу уступали, едва завидев его доспехи трибуна, хоть и полускрытые пыльным серым плащом). Идущий впереди кого-то высматривал в толчее и – судя по всему – пока не находил. Стой стороны, где он двигался, долетали возмущенные крики, ругань, визг, толпа шевелилась, волновалась, кипела. Наконец Приск увидел наглеца. Человек был высок, широкоплеч, смугл от природы, обрит наголо. На шее его поблескивал бронзовый ошейник. Раб. Скорее всего, хозяин не доверяет ему, раз надел это кольцо с надписью.

Оказавшись ближе, трибун заметил, что раб, пробираясь в толпе, то и дело щупает у какой-нибудь одинокой девчонки грудь, порой лапает за бедро. После чего отталкивает, да так, что между нею и рабом оказывается человека два-три, – и топает дальше.

Еще не зная, зачем он это делает, трибун стал пробираться ближе к наглецу.

Внезапно тот остановился, рядом со здоровяком оказался какой-то сутулый тип в длинном грязном хитоне (Приск разглядел шапку спутанных давно не мытых волос, темную курчавую бороду), бродяга что-то сунул в руку рабу, что-то получил от здоровяка, и в следующий миг они разошлись. Раб равнодушно покрутил головой – встреча состоялась – и стал пробираться назад – уже никого не высматривая и ни на кого не обращая внимания. Приск тоже повернулся и зашагал к стене, чтобы еще раз внимательно взглянуть на надписи, – но тут раб бесцеремонно оттолкнул его, собираясь следовать дальше. В следующий миг наглец получил по ногам и покатился по земле. Вообще, за такое полагалось бить не только раба – бывали случаи, когда за неучтивость невольника расплачивался господин, схлопотав от оскорбленного по физиономии. Но тут раб был явно без присмотра – так что учить придется непосредственно двуногую скотину. И учить на месте. Мгновенно вылетела из ножен спата и ловко уперлась под подбородок наглецу. Тот было рванулся встать, но успел подняться лишь на колени, когда ощутил кожей холодный металл, заметил сверкнувший под грязным серым плащом анатомический нагрудник военного трибуна и притих.

– Эй, что тут происходит? – подскочил к ним молоденький вигил, только что разнимавший поссорившихся торговцев.

– Я – Гай Осторий Приск, военный трибун Шестого легиона. Занимаюсь восстановлением города. Этот раб толкнул меня…

– А меня за грудь лапал! – вдруг подоспела какая-то женщина в грязной столе [13], закутанная вместо паллы [14]в серый толстый плащ, очень похожий на тот, что носил Прииск, такие плащи раздавали лишившимся крова – в нем было тепло днем и можно было спать ночью. – А я, между прочим, вдова римского гражданина. – Иона влепила здоровяку пощечину.

Матроне можно было дать лет двадцать пять, и прежде, до землетрясения, наверняка она считалась красавицей, но вместе со стенами города рухнула вся ее жизнь, и сейчас вид ее мало отличался от какой-нибудь нищей. Хотя за свою столу совсем недавно она выложила столько, сколько стоит на рынке рабыня.

– А ну сидеть, раб! – рявкнул вигил, увидев, что здоровяк вновь попытался встать.

Рявкнул – это было, конечно же, не то слово – молодой ломкий голос сорвался на взвизг. Однако не приказ вигила, а жгучая боль от пореза – клинок при первом же движении мгновенно вспорол кожу – заставила раба захрипеть совершенно по-звериному, но остаться на месте.