Александр Старшинов: Смерть императора

Тем временем прибежал вольноотпущенник из службы вигилов [10].

– Владельца дома зовут Тиберий Юлий Александр, – сообщил он, подтверждая догадку. – Имел право на воду…

– Ну насчет воды я и так вижу, – уточнил Приск.

– Жив он? – спросил Афраний.

– Ни в живых, ни в мертвых не числится…

– Все вещи из этого дома за исключением обломков собрать и отвезти на виллу механика Филона, – приказал Афраний. – Ценности. Письма. Оружие. Всё! Пусть механик выделит для них отдельный покой и ничего не трогает до моего прихода.

Приск подозвал центуриона.

– Где-то там, – указал на рухнувшие балки и мраморные колонны, – должен быть денежный сундук хозяина. – Найти и доставить на виллу Филона – под твою ответственность. Что внутри – не смотреть, крышку – не открывать.

Вообще-то по заведенному правилу Приск должен был приказать доставить сундук Ликорме. Но слова Афрания прозвучали недвусмысленно – все вещи. А значит – и денежный сундук хозяина.

Когда Афраний ушел, Приск оставил одного из центурионов присматривать за работами, а сам направился к фонтану с дельфинами. Хотел крикнуть с собой Сабазия, но раб куда-то исчез.

– Ищешь своего парня? – хмыкнул Канес. – Совсем плох стал – побежал блевать – я слышал, как его за стеной выворачивало.

Приск заглянул в перистиль. Тот был почти весь завален обломками, и Сабазия не было видно – то ли раб сбежал, то ли спрятался среди развалин. Верно, в самом деле сделалось плохо. Многие в эти дни болели – водопровод разрушился, и одним богам известно, что за вода теперь была в колодцах.

Дорогу к фонтану с дельфинами уже расчистили, к тому же разобрали руины ближайшего дома, так что возле фонтана неожиданно образовалась большая площадь.

От одного из зданий осталась только стена, но кладка держалась твердо. Стену подперли бревнами, оштукатурили, побелили. На скамейках подле выставили горшочки с краской, горкой сложили палочки угля – каждый мог оставить здесь надпись. Раньше призывали голосовать за Гая или Марка на выборах или оставляли признания в любви или шутливые и дерзкие эпиграммы, в том числе и на очередного наместника. Теперь же писали все одно и то же: «Гай Лелий, живущий в доме с тремя кольцами, ищет домну Семпронию…», «Терция, дочь Марка Мания, ищет брата своего Марка…», «Каждый, кто видел Тиберия Муция, пусть оставит в правом углу свою надпись»…

Каждый день Приск приходил сюда и читал эти полные боли послания, что лепились все плотнее и к исходу нундин [11]обычно покрывали все пространство стены. Тогда один из государственных рабов копировал все записи в восковые таблички, стену заново штукатурили и белили, чтобы на следующее утро на ней, еще влажной, появились новые вопли о помощи, призывы найтись тех, кто, скорее всего, погребен под развалинами, краткие эпитафии, злые эпиграммы…

Трибун искал здесь Аррию. Несчастная невеста его брата по крови Марка исчезла во время землетрясения. Марк перед смертью шептал, что видит ее и идет к ней, так что человек суеверный мог бы решить, что Аррия тоже умерла. Но Приск за годы кровавых дакийских войн часто видел умирающих от лихорадки. Когда страшный жар сжигает тело, перед глазами проносятся видения самые невероятные – люди зовут умерших, разговаривают с ними, прощаются с любимыми, которых нет рядом, признаются в содеянных злодеяниях. Юному Марку не в чем было признаваться. Только в любви. Но если Аррия жива – а она могла быть жива, ибо Марк спасал ее, вместо того чтобы спасаться самому, то она непременно придет сюда, на эту площадь и оставит запись.

Каждое утро к фонтану с дельфинами по приказу наместника Сирии Адриана привозили свежеиспеченный хлеб, кувшины с маслом, круги сыра. Еду раздавали тем, кто лишился имущества и крова. Однако ловкачи из вполне обеспеченных, пользуясь тем, что продовольствие раздают без тессер [12]и списков, старались урвать бесплатную долю. Во время раздач здесь была такая толчея, что найти кого-нибудь представлялось невозможным. Получив свою долю, счастливцы, у кого в городе сохранилась какая-то нора или кого приютили знакомые, уходили, и на площади оставались только те несчастные, кому идти в самом деле было некуда.

Если Аррия спаслась, она должна была оставаться на площади… Если, конечно, ей не пришло в голову тащиться пешком в свое поместье, но Приск надеялся, что до такой глупости она не додумалась. Как всегда во времена несчастий, на дорогах устраивали засады проходимцы, любители легкой наживы. Они хватали одиноких детей и женщин, чтобы спрятать в какой-нибудь лачуге, а потом скопом продать по дешевке нечистому на руку торговцу. Так было во время проскрипций Суллы – малолетние дети казненных, от которых порой отказывались собственные матери, бежали из Рима, чтобы попасть в лапы работорговцев.