— Ах, пропади он пропадом! — притопнув ногой, сказал Ешка.— Так надо же луговым сказать, что кары им не будет. Слушай, Сань, давай по старой памяти на лодке по Кокшаге махнем. Эх, было времечко — вспомнить приятно!
— Сидел бы уж на месте, пень, — сказала Палата.— Без тебя не скажут.
— Ешка верно говорит, — заметил Топейка. — Надо к луговым людей послать, и я знаю кого. Ты помнишь, Саня, Алтыша?
— Чего ж не помнить. В плен взят вместе с сотней. Я повелел их отпустить еще позавчера.
— А они не ушли.
— Как не ушли?
— Выздоровления Акпарса ждут. Говорить с ним хотят. Мамич- Берды больно сильно ругают.
— Пусть ждут меня, — сказал Акпарс. — Завтра мы с Саней поедем в Свияжск. Приеду — с ними поговорю.
— Это кто поедет в Свияжск? — раздался голос Палати, на этот раз с печки.
— Мы, — простодушно ответил Санька.
— Ты поезжай хоть в тартарары, а князь будет сидеть дома до первых морозов. Разве для того я его выходила, чтобы он сызнова простыл да и умер?! Да с такой раной, да в такой дальний путь — мыслимо ли дело?
— Ты, старая, не забывай, — Ешка погрозил пальцем в сторону печки. — У князя на плечах вся земля горная, ему около твоего сарафана сидеть негоже.
— С этими мужиками одно горе, — ворчала Палата, слезая с печки. — Ну чево расселся, рыжая сатана? В дорогу собирайся!
— Да я-то куда?
— Неужто ты думаешь, что хворого без своего догляду отпущу? Вместе со всеми поедем!
Свияжский воевода Петр Шуйский (племянник Александра Горбатого-Шуйского) как узнал, что Мамич-Берды стал ханом, сразу забеспокоился. Он помнил, что воевода Салтыков погиб из-за Мамич-Берды, и потому этого лесного разбойника сильно побаивался. Он сразу запросил из Казани два полка и передал наказ горному полку, чтобы быть настороже. Гонец из Елае привез неутешительную весть: воевода Акпарс тяжело ранен и болен, может и умереть. Не успел Шуйский отправить второго гонца, а Акпарс — неожиданно сам на дворе. Шуйский с Акпарсом встречался не часто, но уже успел полюбить его за простоту, за мудрость и справедливость. Из всех инородцев, перешедших на службу к русским, он верил только одному Акпарсу.
После ласковой встречи и разговоров о том, о сем приступили к деловой беседе.
— Что про самозваного хана скажешь? — спросил князь.— Я, грешным делом, Акрама не боялся, а этого Бердея зело опасаюсь. Чалым он взял, того и гляди на Еласы ударит. А там, глядишь,—и на Свияжск. Может, сего ждать не следует, а нам самим еще раз на Чалым?..—Князь трахнул кулаком по столу.
— Прости, князь, но ты забываешь, что горный полк не простой полк. Там воины—черемисы. Против своих они воевать не пойдут. Я их собрал только для того, чтобы помочь царю Казань повоевать, и теперь они по домам просятся. Война всем надоела.
— Что же делать, по-твоему?
— Распустить полк.
— Да ты в своем ли уме, воевода?! Совсем не о том стал говорить, как в руках у Мамича побывал.
— Не обижай меня, князь, а выслушай. Сперва наши люди так понимали: вот черемисин, вот русский, вот татарин. Русские пошли на татар войной, наши люди сказали: «Давайте поможем русским!» Нам татары много зла сделали. Теперь война кончилась, ханов и мурз прогнали, пришли сюда русские. Ничего не изменилось — горные хоть ясак не платят, а луговые что при ханах платили, то и сейчас. Вдруг появилось черемисское ханство. Ты думаешь, почему к нему много людей прикачнулось? Каждый думает: при татарах тяжело, при русских не легче — может, у Мамич-Берды будет хорошо? Все-таки свой человек—черемисин. Под пятой Али-Акрама пожили—еще хуже, чем при татарах и русских. Теперь, князь, простой черемисин выберет тот путь, где нет войны. А с Мамичем пойти—непременно воевать. И поэтому люди к Мамичу в войско не идут, и он уже начал сгонять их силой. А эго гибель для него. Он сейчас пугает луговых и арских людей нашим полком. Если мы пойдем на Чалым, Мамичу поверят, и снова начнут люди собираться под его руку. А распусти мы полк — войско Мамича разбежиться в неделю.
— Истина в твоих словах есть,— сказал князь, подумав,— однако риск — дело большое.
— Вспомни, князь, воеводу Салтыкова. Ежели бы он не лютовал на левом берегу, может, ханства Али-Акрама и совсем не было. Будь мудрее Салтыкова, князь.
Шуйский долго ходил молча по горнице, раздумывая, присел к столу, хлопнул ладонью по камчатой скатерти, сказал:
Читать дальше