Наскоро сменив одежонку и не давая передохнуть. Палата обложила Акпарса тертой редькой от ног до шеи таким толстым слоем, что к утру тело князя покраснело, как у вареного рака.
Утром больному стало легче, и он сам слез с печки на лежанку
Тут к нему подсел Ешка и сказал Палате:
— Сходи-ко, погуляй, квашня. У меня до князюшки разговор тайный есть. Не для бабьих ушей.
— И-эх ты, старая луковица, — укоризненно покачав головой, сказала Палага.— Да нешто я твои потайные разговоры не знаю? Да нешто я не вижу, что ты за пазухой со вчерашнего дня таскаешь? Ей-богу, как дите малое, — добавила она, обращаясь к Акпарсу. — Ладно уж, угости князя, я чаю, не умрет.
— Вот сказала, пропади ты пропадом. Умрет! Да ежели хочешь знать, целебнее этого снадобья во всем свете не сыщешь. Поверишь, князь, — начал рассказывать Ешка, наливая в кружки прозрачную, остро пахнущую сивушным духом жидкость,— до того инда слабею, что ноги таскать не могу. Но как только скляницу этого снадобья приму — отколь сила берется! Только бы на девок и глядел. На-ко, выпей.
Фляжку опорожнили быстро. Акпарс после двух кружек попросил гусли, но играть не стал. Он долго молчал, закрыв глаза. Может, он вспомнил дни своей молодости, может, увидел себя у стен Казани, может, пришло ему на память то время, когда он впервые запел свою песню, рожденную в его сердце.
Ешка несколько раз порывался что-то сказать, но Палага прикрывала ему рот пухлой ладонью. Понимала мудрая старуха, что человеку в такие минуты мешать грешно.
С того дня здоровье Акпарса пошло на поправку. Санька и Топейка несколько раз порывались проникнуть к князю, но Палага держала дверь на таком огромном засове, что друзья махнули рукой и стали ждать.
В субботу вечером Палага сама послала Ешку к Саньке в Еласы. Не прошло и часа, как они прикатили в Нуженал. Вместе с ними приехал и Мамлей. Думали увидеть князя в постели, а он встретил их на крыльце и обнял так крепко, что друзья поняли — Акпарс будет жить.
— Как теперь на охоту ходить? — шутливо спросил Акпарс.
— Не рано ли про охоту задумался, князь, — сказал Санька в том же шутейном тоне. — Свияжский воевода двух нарочных посылал. Повелевает восстановить горный полк в прежнем числе.
— И что ты сделал?—уже серьезно спросил Акпарс.
— А что я могу сделать?
— Люди по домам бегут,— сказал Топейка.
— Сколь человек потеряли под Чалымом?
— Убыль велика: триста человек,— ответил Санька.
— Зачем неправду говоришь?—вмешался в разговор Мамлей. — Убито сорок человек, не больше. Остальные раны по домам зализывают.
— В полку их нет. Стало быть, убыль.
— Полк в Еласах держишь?
— Весь. Бездельничать не даю. Дома строим, церкву новую отцу Симеону заложили.
— Ты слышал, Мамич-Берды объявил себя ханом?—спросил Топейка.
— Слышал. Недаром свияжский воевода о горном полку забеспокоился.
— Эх, опять со своими воевать придется!—огорченно воскликнул Топейка и сплюнул сквозь зубы.
— Раньше, когда шла война, мы дрались со всеми, с кем надобно.
— А теперь? — Санька перестал жевать, ожидая ответа.
— Пока я здесь лежал без дела, я много думал. Выходит, что сейчас самое время горный полк распустить по домам. Пора зимней охоты близко, людям жить надо.
— Да ты в своем уме, князь? Я сам братоубийству противник, но... Государь нас за это не помилует.
— Верно надумал Аказ, верно! — воскликнул Мамлей.— Я ведаю кормежкой полка, знаю. Если на зиму полк оставить — весь Горный край объедим. Мы тогда из хороших людей дармоедов сделаем. На охоту ходить некому, за сохой ходить некому, а жрать—целое войско. А где жратву брать, если за сохой ходить некому?
— Я все это понимаю, Мамлей, но кругом посмотри,— сказал Санька.— Полк распустить легко, а кто нас от Мамича защитит? Он в Чалыме, совсем рядом.
— Ты слышал, что Топейка сказал? Он со своими воевать не хочет. А другие, ты думаешь, хотят?
— Где там,— сказал Топейка.— Война всем надоела. Никто воевать не хочет.
— А луговые?
— Им тоже опротивело, на коне сидя, жить.
— Луговые тоже хорошо понимают, — сказал Акпарс, — если будет ханство, войны не миновать. Не будет Мамич-Берды — станет мир. Их только страх в войске держит. А знаете, чего они еще боятся? Нас боятся — горного полка! Если бы они знали, что за службу хану их русские карать не будут, они давно бы ушли от Мамич-Берды. Он на этом страхе, как на цепи, их держит.
Читать дальше