Дарья Плещеева - Слепой секундант

— А вот еще Георгий Победоносец со змием, — сказал дядька. — Может, и его о помощи попросить? Чтобы нам сладить с нашими змиями?

— «Царь на коне»! — вспомнил Андрей. — Это ведь он на копейке? Ну, поставь и ему свечку! — образ на мгновение встал перед умственным взором. Андрей вздохнул — святому Георгию было совсем нетрудно проткнуть копьем змия, который в длину не составлял и сажени. Зрячему, да копьем, да с коня — чего же проще? А тут — шарь впотьмах, и где проклятый змий, и скольки он сажен, и не более ли он Петропавловской крепости — неведомо… — Вот за этот образ наше послание и сунь, — шепнул дядьке Андрей. — Да не торопись…

Он думал, что разбередит душевную рану. Но все вышло не так — он стоял в церкви спокойно, только качал головой, словно горюя о несбывшемся двадцать лет спустя после беды. Его это даже удивило. Но есть вещи, не подвластные рассудку, они являются — и остается лишь принять их, а обдумать — потом.

Смерти нет — это Андрей знал точно, есть лишь разлука; болезненная, но ведь не вечная. Сам он это понял или Катенька подсказала — бог весть…

Пробыв в церкви столько, чтобы идущие по следу молодчики уж точно ничего не перепутали, Андрей велел везти себя вдоль по Литейной улице, мимо хилых деревянных домишек, к Невскому и потом куда-нибудь еще, где шумно, где можно коли не видеть, так хоть слышать Санкт-Петербург.

Этот город он сперва невзлюбил. В детстве, в Москве, ему нравилось больше — там он поздоровел и окреп. Потом, уже став гвардейцем, проникся общим убеждением: служить и делать карьеру можно только в столице, где свет, где двор. Столица была роскошна и помпезна, как хорошо устроенный и вышколенный полковой оркестр. Но там же были и тетки со своими дуростями: то снабжали деньгами, то корили за расточительность, то делали дорогие подарки, то требовали вечной за это признательности. В армию он сбежал — и там за два года все же соскучился по столице.

Покатавшись и решив, что вражьи шпионы, утянув из церкви письмо, более за ним не гонятся, он велел везти себя на Большую Мещанскую, к лавке мадам Бонно.

Мадам Бонно с виду казалась обычной бойкой француженкой, далеко не красавицей — если по русским меркам, потому что именно парижский прононс француженка родом из Москвы освоила в совершенстве. Андрей назвал имя Венецкого и был препровожден в задние комнаты.

Там он, положив на консоль золотой империал, деньги немалые, потребовал услуги: чтобы мадам запомнила, что следует написать в записке, а саму записку Венецкому изготовила дня через два, не ранее. Слова были просты: «Граф, пришлите Скапена к доктору». Даже ежели Андрея выследили до модной лавки, то сидеть на пороге и ждать, пока мадам Бонно напишет по-французски записочку, уж точно не станут.

Потом Андрей поехал к Граве и без свидетелей назвал свой новый адрес.

— Только, Христа ради, не записывай. Придет человек от Венецкого — ему скажешь. И пусть исхитрится — за домом, где я сдуру поселился рядом с Валером, следят.

— Они?

— Они.

— Ну так съезжай ночью.

— Нет. Сейчас они меня не тронут — будут ждать, чего еще вытворю. Пусть караулят. Надобно придумать, как ты известишь меня, если Гиацинта что-то разведает.

Граве задумался.

— Я пришлю тебе рецепт глазных капель. Рецепт будет по-латыни…

— Полагаешь, я помню хоть дюжину латинских слов?

— Зачем слова? Если она узнает, когда намечена свадьба Поздняковой, то я впишу цифры — месяц и число.

— А если она отыщет Машины письма?

— Ну, тогда… в рецепте ни единой цифры не будет.

Теперь оставалось лишь ждать.

Нет худа без добра — вечером на столицу опустился туман, предвещавший оттепель, наутро слякоть завладела городом, и петербуржцы поздравляли друг дружку: вот и настала истинно петербуржская зима. Два дня спустя опять похолодало, разом приморозило, случился изумительный гололед.

В такую погоду лучше не выезжать — и Андрей, взяв у Валера книжки, заставил Фофаню читать вслух. У Валера нашлись «Еженедельные известия Вольного экономического общества», «Примечания на историю древней и нынешней России Леклерка» — сочинение Болтина, «Бабушкины сказки» Друковцова — словом, литература разномастная. Слушать экономические рассуждения в исполнении Фофани было особым лакомством — ни один ярмарочный дед, доводящий на Масленицу публику в балаганах до икоты от неумеренного хохота, не справился бы с чтением лучше. Кроме того, Андрей все это время, как предписывал Граве, лежал. И это тоже соответствовало поговорке: нет худа без добра.