Дарья Плещеева - Слепой секундант

— Как обругал?

— Не помню!

Эта содержательная беседа продолжалась часа два — пока не пришел Эрнест. Андрей сдал ему с рук на руки пьяного Граве и велел найти своих людей. Оказалось — Еремей уже смиренно сидел в прихожей перед кабинетом, слушая докторовы восклицания.

— Корежит его, — сказал Андрей дядьке. — Коли уж мне позавидовал. Дурак, да не в этом дело…

— А ты наливку пил?

— Не ворчи, дяденька, сам знаю, что нельзя. А только на душе малость полегчало…

— Сдается мне… Мало ты выпил. Тебе бы, коли по уму, напиться до пьяных соплей. И как следует полегчало бы. По себе знаю… Нешто я не вижу…

— Будет тебе.

Спорить Еремей не стал — чтобы питомец и вовсе не закаменел в своем упрямстве.

Переночевали в трактире — мало ли, что обнаружат Фролка с Фофаней, так чтоб сразу же можно было действовать. С утра заехали к Валеру. Тот сидел дома в расстройстве чувств — не получив записочки от Элизы, волновался, что богатая вдова может, как большинство дам, поискать более денежного жениха.

— Я столько лет ее ждал… — со вздохом произнес Валер.

— И это ожидание было главным вашим занятием?.. — Андрей не мог понять, как мужчина в расцвете сил, неглупый, одаренный и статный, мог всего себя, всю свою жизнь, посвятить любимой женщине.

Сам он не представлял себя в такой роли — хотя оставался бы верен своей единственной, но в верности была бы порядочная порция упрямства. И любовь не мешала бы ему служить, коли не в полку, так в каком-либо департаменте. В глубине души он полагал, что утренние страдания Валера в основном от безделья; пришлось бы ему по морозцу ехать в присутствие — не перебирал бы, сидя в шлафроке и колпаке, последние слова своей любезной, сказанные впопыхах и означающие только то, что ее голова занята вопросами практическими.

— Одевайтесь! Не то вы, сударь, совсем закиснете тут. Прогулка не помешает.

— Какая прогулка, зачем?

— Поедем к особняку Венецких, убедимся, что вымогатели не крутятся возле него. Береженого Бог бережет.

На Захарьевской по случаю мороза уличные разносчики попрятались, один какой-то отчаянный предлагал гороховый кисель с конопляным маслом — самое что ни есть постное лакомство — но глотать ледяной кисель на морозе охотников не находилось. Пробегали бабы с салазками — которая везла бочонок, которая — дрова, которая — двоих детей. Пролетали извозчичьи санки — не Невский, чай, где не протиснуться, тут можно и разогнать лошадку.

Возок встал, Валер приоткрыл дверцу со своей стороны.

— Где там наш Фофаня? — спросил Андрей.

— Что-то не вижу. Может, затаился. Тимоша, где он там?

Тимошка встал. Стоя на передке возка, он был выше Валера. Но, оглядев окрестности, он соскочил и сунулся к той дверце, у которой сидел Андрей.

— Барин добрый, дозвольте отлучиться на миг… — прошептал он.

Тимошка отбежал было и снова приник к приоткрытой дверце:

— Там тот детина, будь ему пусто… — зашептал кучер. — Тот, что меня в Воскресенской обители брязнул! Я нарочно поближе подошел — так я его признал, а он меня — нет… Тот же, что госпожу Венецкую выкрал, и барин его с ним…

— Слава богу, — сказал Андрей. — Так я и думал — они за Гиацинтой охотятся. Валер, поглядите, куда Тимошка показывает. Что там?

— Санки в переулке. Возле саней стоит верзила, в санях кавалер, совещаются.

— Валер, вас эта парочка, статочно, не знает. Пройдитесь мимо них, сделайте круг и возвращайтесь с другой стороны. Я хочу, чтобы вы мне их описали.

— Но я…

— Вперед. Живо. Ну?!

Валер предпочел покинуть возок. Скрипя сапогами по утоптанному снегу, он прошел мимо санок, исподтишка оглядев верзилу и кавалера, устремился вперед, не сразу придумал, где поворачивать, и вернулся к Андрею не скоро. Тот уже сопел от нетерпения и сжимал кулаки.

— Где вас нелегкая носит? — сердито спросил Андрей. — Разглядели?

— Разглядел. Высокий детина — молодец лет двадцати двух, не более, красавец в пейзанском вкусе, кровь с молоком. Гиацинта русскую песню разучивала, там — «Ванюшка белый, Ваня кудреватый, девушкин приятель…» Так это он самый и есть. Из-под шапки кудри колечками, не у всякой щеголихи такие растут.

— А кавалер?

— А там не понять, кутается в шубу, один нос виден. Но, я полагаю, ростом невысок — или же от холода скукожился. Чернобров и, сдается, черноглаз. Да и какой он кавалер? Недоросль…

— На переодетую женщину похож?

— Да, вот как раз на нее и похож — или на парнишку лет пятнадцати.