Дарья Плещеева - Слепой секундант

Поскольку стоять в обнимку с музыкантом было обременительно, Еремей осторожно усадил его на пол.

— За щи с мясом?.. — возмутилась Груня. — Да Иван Перфильевич! Да мало ли мы лекарю заплатили?!

Бывший полицейский почесал в затылке:

— Хоть я деньги вперед взял, так то — от господина Акиньшина. А от вас желательно задаточек… — и показал взором на Груню.

— Задаточек дадим, — твердо сказал Еремей.

У него были свои деньги, прикопленные невесть зачем — ведь все его расходы оплачивал Андрей. «Свои» дядька частично носил при себе — должно быть, для верного мужского самочувствия: я не голота подзаборная, я при деньгах. Так что он полез в кошель и набрал рубль серебром — сумму такую, что Груне и возразить оказалось нечего: за эти деньги можно было взять на торгу половину хорошей телячьей туши или полпуда коровьего масла, а она, женщина небогатая, денежное вознаграждение соизмеряла главным образом с провиантом.

Мельник со вздохом собрал свои дощечки, аккуратно уложил их в корзину, огладил двумя руками седоватые волосы, собранные в жидкую косицу, вдел в рукава накинутый на плечи кафтан и пошел в сени — обуваться. Он заметно прихрамывал. Потом, уже в коротковатом буром тулупчике и валяных сапогах, вспомнил о сыне.

Сын сидел на полу, прислонившись к стене, и спал с разинутым ртом.

— А Савку забирай, — потребовал Мельник. — Мне он такой не нужен.

— Куды ж мне его девать? — удивленно спросил Еремей.

— К сожительнице вези.

— Это где?

— А черт ее знает… Для чего вы его из театра забрали? Она бы туда за ним пришла и увела. Как же быть-то? Груня, ежели он тут останется, такой крик подымет…

Еремей сообразил — Груня моложе по меньшей мере лет на двадцать, и терять такую подругу Мельнику неохота.

Пьяного Савку вынесли, погрузили в возок и доставили обратно к театру. Там уже погасли окна, но Мельник объяснил, что у черного входа бодрствует сторож, и ежели направить Савку к нему — не даст пропасть, уложит на полу у остывающей печки.

— Говорил я покойнице — мало ли что на дудке лучше всех играет, нешто это ремесло? А она — нет и нет, к князю или графу в оркестр наймется! Учителя ему сыскала. И вот! Споили! — кратко объяснил Мельник.

Савку растолкали, поставили рожей к калитке, дали пинка под зад и убедились, что он ухватился за верх калитки. Теперь можно было удирать.

Андрееву стрельбу услышали издалека.

— Что там за баталия? — спросил Мельник.

— Барин наш забавляется.

Мельник не ожидал увидеть ночью стрелка с черной повязкой на глазах, но мысль о стрельбе на звук ему понравилась, и он рассказан несколько случаев, когда сам палил во мрак на скрип половицы и на случайный чих преступника. Потом речь зашла о прощальном письма Акиньшина.

— Чуяло мое сердце — пропал, — сказал Мельник. — Хороший был человек, царствие ему небесное. Только всюду норовил сам пойти, присмотреть. Говорил я ему: сударь, заметят, выследят…

— Что за богадельня у Волкова поля? — спросил Андрей. — Я про такую не знал.

— Это беспоповцев богадельня, — объяснил Мельник. — Зовутся федосеевцами, а вообще у них много всяких толков. Когда я в полиции служил, мы за беспоповцами присматривали. Я чай, ваша милость слыхали про пугачевщину? Так боялись, что московские беспоповцы на сторону бунтовщиков перейдут, — вроде бы Пугачев обещал их всякими запретами и поборами не допекать. Так что у них на той окраине, у Черной речки, сперва свое кладбище появилось, а потом стало оно обрастать строениями. Свою моленную поставили — иконостас в семь рядов, служба каждый день. И вот теперь богадельня, иждивением купца Косцова. Купец первой гильдии, именитый, и как-то он понравился князю Куракину, а свой человек при дворе — не шутка. Их, федосеевцев, уже не так прижимают, как бы надобно.

— Если коростелевский лакей носит туда корзину с деньгами, стало быть, там, в богадельне, сидит либо сам вымогатель, либо его помощник.

— Сдается мне, что деньги, которые у Коростелева и прочих грешников отнимают, идут беспоповцам. Они, вишь, всюду что-то строят, в деньгах нуждаются. Сами говорят — нам-де добрые люди жертвуют. Как на деле — никто не знает. А мы, по их понятию, еретики, гореть нам в огне неугасимом вместе с патриархом Никоном. И отнять деньги у никонианина ради благого дела — это, как они рассуждают, даже похвально.

— Откуда они взялись на наши головы? — спросил озадаченный Еремей.

— Это мы на их головы взялись. Когда они при Никоне, тому чуть не полтораста лет, из Москвы и иных городов уходили, то иные шли на север, иные в Сибирь, а иные сюда. Тут их и нашли, когда царь Петр явился Петербург строить. Так они сами мне объяснили.