Александр Дюма - Королева Марго

— Ага! На этот раз ты, кажется, погиб, — прицеливаясь в молодого человека, сказал Истребитель короля.

Он выстрелил, но де Муи отскочил вправо, и пуля пролетела мимо.

— А теперь моя очередь! — крикнул молодой человек и нанес Морвелю такой стремительный удар шпагой, что, хотя удар пришелся в кожаный пояс, отточенное острие пробило его и вонзилось в тело.

Истребитель короля испустил дикий крик, выражавший такую страшную боль, что сопровождавшие его стражники решили, что он ранен смертельно, и в страхе бросились бежать по направлению к улице Сент-Оноре.

Морвель был не из храбрецов Увидев, что стражники бросили его, а перед ним такой противник, как де Муи, он тоже решил спастись бегством и с криком: «Помогите!» побежал в том же направлении, что и стражники, Де Муи, Сокур и Бартельми бросились за ними.

Когда они вбегали на улицу Гренель, на которую они свернули, чтобы перерезать путь врагам, одно из окон распахнулось, и какой-то человек спрыгнул со второго этажа на землю, только что смоченную дождем.

Это был Генрих.

Свист де Муи предупредил его об опасности, а пистолетный выстрел показал, что опасность серьезна, и увлек его на помощь друзьям.

Пылкий и сильный, он бросился по их следам с обнаженной шпагой в руке.

Генрих бежал на крик, доносившийся от Заставы Сержантов. Это кричал Морвель — чувствуя, что де Муи настигает его, он снова стал звать на помощь своих людей, гонимых страхом.

Ему оставалось только или обернуться, или получить удар в спину.

Морвель обернулся, встретил клинок своего врага и почти в тот же миг нанес такой ловкий удар, что проколол ему перевязь. Но де Муи тотчас дал ему отпор.

Шпага еще раз вонзилась в то место, куда Морвель уже был ранен, и кровь хлынула из двойной раны двойной струей.

— Попал! — подбегая, крикнул Генрих. — Улю-лю! Улю-лю, де Муи!

Де Муи в подбадривании не нуждался.

Он снова атаковал Морвеля, но тот не стал ждать его. Зажав рану левой рукой, он бросился бежать со всех ног.

— Бей скорее! Бей! — кричал король. — Вон его солдаты остановились, да эти отчаянные трусы — пустяк для храбрецов!

У Морвеля разрывались легкие, он дышал со свистом, каждый его вздох вырывался вместе с кровавой пеной. И вдруг он упал, сразу потеряв все силы, но тотчас приподнялся и, повернувшись на одном колене, наставил острие своей шпаги на де Муи.

— Друзья! Друзья! — кричал Морвель. — Их только двое! Стреляйте, стреляйте в них!

Сокур и Бартельми заблудились, преследуя двух стражников, бежавших по улице Де-Пули, так что король и де Муи оказались вдвоем против четверых.

— Стреляй! — продолжал вопить Морвель, видя, что один из солдат взял на изготовку свой мушкет.

— Пускай стреляет, но прежде умри, предатель! Умри, жалкий трус! Умри, проклятый убийца! — кричал де Муи.

Отведя левой рукой шпагу Морвеля, он правой всадил свою шпагу сверху вниз в грудь врага, да с такой силой, что пригвоздил его к земле.

— Берегись! Берегись! — крикнул Генрих.

Де Муи отскочил, оставив шпагу в груди Морвеля: один из солдат уже прицелился и готов был выстрелить в него в упор. В то же мгновение Генрих проткнул солдата шпагой — тот испустил крик и упал рядом с Морвелем. Два других солдата бросились бежать.

— Идем, идем, де Муи! — крикнул Генрих. — Нельзя терять ни минуты: если нас узнают, нам конец!

— Подождите, государь! Неужели вы думаете, что я оставлю свою шпагу в теле этого жалкого труса?

Он подошел к Морвелю, лежавшему, казалось, без движения, но в тот момент, когда де Муи взялся за рукоять шпаги, оставшейся в груди Морвеля, тот приподнялся, схватил мушкет и выстрелил в грудь де Муи.

Молодой человек упал даже не вскрикнув: он был убит наповал.

Генрих бросился на Морвеля, но Морвель тоже упал, и шпага Генриха пронзила труп.

Надо было бежать: шум привлек множество людей, мог прийти сюда и ночной дозор. Генрих искал среди привлеченных шумом любопытных какое-нибудь знакомое лицо и внезапно вскрикнул от радости.

Он узнал Ла Юрьера.

Вся эта сцена происходила у подножия Трагуарского креста, то есть напротив улицы Арбр-сек, и наш старый знакомый, мрачный от природы и вдобавок до глубины души опечаленный казнью Ла Моля и Коконнаса, своих любимых посетителей, бросил свои печи и кастрюли как раз в то время, когда готовил ужин для короля Наваррского, и примчался сюда.

— Дорогой Ла Юрьер. Поручаю вам де Муи, хотя сильно опасаюсь, что ему ничто уже не поможет. Отнесите его к себе, и если он еще жив, ничего не жалейте, вот вам кошелек. А того, другого, оставьте в канаве, пусть там гниет, как собака!